– Думаешь, они попытаются ещё раз? – я удивлённо посмотрел на упрямца. – По-моему, ты их зачётно пуганул. Будь я на их месте, так сто раз бы подумал, прежде чем вернуться.
– Виктор не из тех, кто способен думать,– возразил Ворон,– у него с думалкой, в целом, не слишком хорошо дела обстоят. А остальные…,– он на секунду замешкался,– кто знает, чем этот бывший мент их зацепил. Возможно, у мужиков просто нет возможности отказаться. Однако в ближайшее время, я думаю, их ждать не стоит. Тупо переть на рожон – это даже для недалёкого мента явный перебор.
Говорил учитель уверенно, но я почему-то ему не поверил, почувствовал какой-то подвох, что ли. Не удивлюсь, если всю прошлую ночь он вовсе не рефлексировал в лесу насчёт своего неадекватного поведения, а просто отслеживал, что наши непрошенные гости убрались восвояси. Видимо, всё-таки убрались, коли с утра он отправился на боковую. Но всё равно нужно быть готовым к любым сюрпризам. Не нравятся мне одуревшие от злобы бывшие менты.
9 мая
Что-то в нашем дружном коллективе поломалось после попытки Ворона разделаться с Витьком и его командой. Сам он вроде бы окончательно пришёл в норму, даже шутил за завтраком. А всё равно чувствовалась в нём какая-то нервозность и при этом отрешённость, что ли. Знаете, так бывает, когда ты уже принял трудное решение, смирился с неизбежным, но заранее предвкушаешь, как непросто будет привести в исполнение задуманное. Ника сразу почувствовала, что Ворону откровенно не по себе, и старалась поменьше попадаться ему на глаза. У меня тоже возникло непреодолимое стремление свалить куда-нибудь подальше в лес, чтобы не видеть дёрганную физиономию моего любимого гуру. Наверное, я так бы и сделал, но Ворон меня тормознул.
– Лис, ты не проводишь меня до землянки? – попросил он.
– Собрался залечь в берлогу? – удивился я. – Вроде бы ещё рано, полгода не прошло.
– Вообще-то, прошло,– Ворон смущённо улыбнулся,– и в добавок что-то я слегка надорвался с этим Витьком. Нужно восстановить силы. Так ты идёшь?
Разумеется, я присоединился к учителю, чувствовалось, что ему нужно сказать мне что-то важное. Пока мы медленно шли к лесу, я всё ждал, когда он приступит к своим откровениям, а он молчал, только всё больше замедлял шаг. Наконец я не выдержал.
– Ворон, что у тебя на уме? – я остановился и повернулся к нему лицом.
– Ты совсем перестал задавать вопросы, Лис,– учитель задумчиво посмотрел на бегущие по небу облака,– похоже, ты из ученика превращаешься в учителя. Моя миссия закончена.
Это прозвучало вовсе не как упрёк, скорее, это была просто констатация факта, мол, принимай эстафету, парень, я и так две смены отпахал, пора на покой. В общем-то, в последнее время подобные заявления перестали быть редкостью. Ворон уже даже не намекал, он говорил о своём скором уходе буднично и открыто. Похоже, сам он не видел в своей смерти ничего трагического, скорее, наоборот, ему не терпелось насладиться своим новым амплуа – стать моим учеником. А меня будто кто схватил за горло, представить себе, что Ворон умрёт, мне было мучительно больно. И никакие рациональные соображения тут не помогали. Поэтому я на автомате включился в игру, стараясь продемонстрировать моему гуру, что без него никак.
– У меня миллион вопросов,– безапелляционно заявил кандидат в учителя,– просто ты в последнее время что-то не в духе.
Ворон бросил на меня насмешливый взгляд, но спорить не стал, просто кивнул, мол, задавай свои вопросы.
– Тебе не кажется, что в нашем мире творится нечто странное,– начал я издалека. – Если смерть делает многих безвольных овец снова свободными людьми, то пастухам следовало бы позаботиться о том, чтобы их овцы пореже умирали. Ведь им, наверняка, приходится прилагать немалые усилия, чтобы загнать перевоплотившихся людей обратно в стадо. Но они словно нарочно стараются нас угробить. Войны не прекращаются ни на один день, вода и пища отравлены химией, в городах некуда деться от всевозможных излучений, а тамошним воздухом скоро можно будет дышать только в противогазе. Они что, совсем с ума посходили? Или просто не понимают, как работает перевоплощение?
– Это люди не понимают, как оно работает,– Ворон пренебрежительно хмыкнул,– а для пастухов это не тайна. Только ведь им рабы нужны не сами по себе, мы представляем для них ценность вовсе не в качестве рабочей силы.
– А что им тогда нужно? – я уже заинтересовался по-настоящему, а не для того, чтобы тупо потрафить учителю. – Чего они ищут у нас на земле? Золото?
– Да, золото, только не металлическое,– пояснил учитель. – Им требуется такая валюта, которая ценится в любом проявленном мире – человеческая жизненная сила.
– Они действительно людей режут как скот?! – от возмущения я едва ни подавился.
– Жизненная сила – это не кровь и кости,– учитель снисходительно улыбнулся,– это энергия, которая выплёскивается вместе с сильными эмоциями. Вот пастухи и заставляют нас эмоционировать. И самой деликатесной для них является энергия нашего страдания. Насильственная смерть или смерть от мучительной болезни даёт наиболее мощный энергетический выброс. Так что пастухам выгодно время от времени прореживать своё стадо.
– Так нас убивают ради самого момента смерти? – я недоверчиво посмотрел на учителя. – Как-то это нерационально. В течение жизни можно выкачать гораздо больше энергии, чем за короткий момент умирания.
– Ты правильно сомневаешься,– Ворон одобрительно кивнул. – Наши предсмертные страдания для пастухов – всего лишь дополнительный бонус, хоть и довольно весомый. Главное в другом. Вот скажи мне, Лис, что происходит с памятью человека, когда он оказывается в мире посмертия? Вызывает ли перезагрузка ума полное стирание всей информации?
Такая резкая смена темы выглядела совершенно неестественно и поэтому заставила меня на минуту задуматься. Впрочем, вопрос был довольно простой.
– Информация никуда не девается,– уверенно заявил я,– она ведь хранится не в уме, а в сознании. Думаю, при перезагрузке нарушаются наработанные связи, и ум утрачивает доступ к архиву.
– Полностью утрачивает? – учитель ехидно улыбнулся. – Ум прям превращается в чистый лист, так, по-твоему?
На это вопрос я уже однажды нашёл ответ, и Ворону это было хорошо известно. Однако он решил сделать акцент именно на этом моменте, да к тому же каким-то образом связал его с причиной, по которой пастухи регулярно убивали овец своего стада. А может быть, и свободных людей тоже. И эта связь была мне непонятна.
– Видимо, остаётся последняя проявленная картинка реальности,– неуверенно пробормотал я.
– Вот именно,– обрадовался учитель. – Теперь тебе понятно, зачем мы должны умирать в страданиях?
Если честно, его логика была не настолько очевидной, чтобы я радостно запрыгал от восторга. Ну сохраняется последняя картинка, и что дальше? Какая от этого выгода пастухам? И тут меня словно током ударило. Так ведь эта картинка и есть момент смерти. А что сделает с ней ум после перезагрузки? Как водится, проинтерпретирует и даст свою оценку, а потом транслирует её подсознанию в качестве обратной связи. И покладистое подсознание на основе этих оценок проявит следующую картинку реальности. Вот только сразу после перезагрузки личность у сознания отсутствует, и оно начнёт формировать эту личность на основе рефлексий ума по поводу момента смерти. Если главным элементом этого момента было страдание, то именно оно ляжет в основу новой личности. Вот это настоящая засада.
