– Я думала, что ты специально спланировал. Чтобы отметить ту годовщину.
– Нет, нет. Это чистая случайность.
– В таком случае счастливая случайность.
– Когда взойдет пятая луна?
– Примерно через час.
Он смотрел на четыре яркие точки, плывущие по небу. Он так долго здесь не был, что забыл, где именно должна появиться пятая луна. Она двигалась по своей орбите в обратном направлении – самая яркая из лун, с покрытой льдом, гладкой, как зеркало, поверхностью.
Сина снова наполнила его бокал. Они уже кончили есть.
– Извини, – сказала она. – Сейчас вернусь. Гандерсен остался один. Он смотрел на небо и пытался понять странно изменившуюся Сину, таинственную женщину, тело которой стало еще более привлекательным, а душа превратилась в камень. Теперь он знал, что этот камень был внутри ее все время: например, когда они расставались, он решил вернуться на Землю, а она вовсе не хотела покидать Мир Холмана. Я люблю тебя, говорила она, и всегда буду любить, но я остаюсь. Почему? Почему? Потому что хочу остаться, ответила она. И осталась. А он тоже был упрям, и уехал без нее. Они вместе спали на пляже возле отеля в ту последнюю ночь перед его отъездом. Он чувствовал тепло ее тела еще тогда, когда поднимался на борт корабля, который унес его в бездну космоса. Она любила его, и он ее любил, но они расстались, так как он не видел для себя будущего в этом мире, а она видела его только здесь. И вышла замуж за Курца. И исследовала все плоскогорье. И говорила теперь новым, глубоким голосом; она позволяла какой-то амебе обнимать ее бедра и лишь пожала плечами, узнав, что двое землян неподалеку погибли ужасной смертью. Неужели это все еще была Сина – или какая-то искусная подделка?
Сквозь темноту доносились голоса нилдоров. Гандерсен слышал невдалеке еще какой-то странный звук: сдавленное фырканье и хрюканье, напоминавшее чей-то болезненный плач, хотя наверняка это была лишь игра его воображения. Скорее всего, кто-то из животных Сины, привезенных с плоскогорья, рылся в огороде в поисках вкусных корешков. Странный звук раздался еще два раза.
Время шло, а Сина не возвращалась.
И вдруг он увидел, как восходит пятая луна – величиной с большую серебряную монету и такая яркая, что просто ослепляла. Четыре остальных луны, казалось, танцевали вокруг нее. Две из них были лишь яркими точками, две другие выглядели более представительно. Тени вокруг здания и в саду дрожали, изменялись, а с неба лились потоки холодного света. Гандерсен схватился за барьер веранды и безмолвно умолял луны, чтобы они оставались на месте, словно Фауст, страстно восклицавший: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» Но луны двигались, влекомые неумолимыми законами ньютоновской механики, и он знал, что через час две из них зайдут и очарование исчезнет. Где Сина?
– Эдмунд? – внезапно раздался сзади ее голос.
Она снова была обнажена, и снова оболочник обнимал ее тело, прикрывая бедра и вытягивая длинные, узкие щупальца, которые касались сосков ее прекрасных грудей. В свете пяти лун ее загорелая кожа блестела и сверкала. Теперь она не казалась ему ни бесстрастной, ни агрессивной. Она была совершенна в своей наготе, и момент был самым подходящим, так что он, не колеблясь, подошел к ней и быстро сбросил одежду. Он положил руки на ее бедра, касаясь оболочника, и странное создание поняло и послушно соскользнуло с ее тела, словно пояс целомудрия, оказавшийся не в силах выполнить свою задачу. Она наклонилась к нему, ее полные груди колыхались, как колокола; он поцеловал ее, целовал везде, и они опустились на пол веранды, на холодные гладкие камни.
Глаза ее были открыты, еще более холодные, чем пол, более холодные, чем свет лун, – даже в то мгновение, когда он вошел в нее.
В ее объятиях, однако, не было холода. Тела их сплелись и ласкали друг друга. Ее кожа была шелковистой, а поцелуи голодными. Все прошедшие годы куда-то ушли, и снова вернулось то счастливое время. В момент наивысшего возбуждения снова послышалось странное хрюканье. Он заключил ее в горячие объятия и закрыл глаза.
Потом они молча лежали рядом в блеске лунного света, пока бриллиантовая пятая луна не закончила свой путь по небу и Ночь Пяти Лун не стала такой же, как любая другая ночь.
Глава десятая
Гандерсен спал один в комнате для гостей на верхнем этаже. Он проснулся неожиданно рано, посмотрел, как над ущельем встает солнце, а потом спустился в сад. На траве еще лежала роса. Он дошел до самого берега реки, оглядываясь по сторонам в поисках нилдоров, но их нигде не было видно. Он долго стоял, глядя, как река несет гигантскую массу воды. Интересно, подумал он, есть ли здесь рыба?
Потом он вернулся к дому.
В свете утренней зари сад Сины показался ему менее зловещим. Даже растения и животные с плоскогорья выглядели лишь странно, но не угрожающе: в каждой географической зоне этой планеты своя типичная фауна и флора, только и всего. Существа с плоскогорья вовсе не виноваты в том, что человеку среди них несколько не по себе.
На первой веранде его встретил робот и предложил завтрак.
– Я подожду женщину, – сообщил Гандерсен.
– Она придет позже.
– Странно. Она никогда так долго не спала.
– Она с мужчиной, – пояснил робот. – В это время она всегда с ним и утешает его.
– С каким мужчиной?
– С мужчиной Курцем. Ее мужем.
– Так Курц здесь, на этой станции? – удивился Гандерсен.
– Он лежит больной в своей комнате.
«А она говорила, что он где-то далеко, – подумал Гандерсен. – Что она не знает, когда он вернется».
– Он был в своей комнате вчера ночью? – спросил Гандерсен.
– Был.
– Когда он вернулся из своего последнего путешествия?
– Около года назад, – ответил робот. – Может быть, тебе стоит спросить об этом женщину. Она скоро будет с тобой. Принести завтрак?
– Да, – решил Гандерсен.
Сина, однако, долго не появлялась. Лишь минут через десять, когда он уже покончил с соками, овощами и жареной рыбой, она вышла на веранду, одетая в прозрачную белую накидку, сквозь которую видны были очертания ее тела. Она выглядела так, как будто хорошо выспалась, кожа ее была гладкой и блестящей, она шла быстрым шагом, а ее черные пышные волосы развевались на утреннем ветру. Однако строгое, непреклонное выражение ее глаз оставалось неизменным и совершенно не подходило общему настроению невинности нового дня.
– Робот сказал, – заговорил Гандерсен, – чтобы я не ждал тебя к завтраку. Он говорил, что ты так рано не спустишься.
– Правильно. Обычно я не спускаюсь в это время, это правда. Пойдем поплаваем?
– В реке?
– Нет, дурачок! – она сбросила накидку и сбежала по лестнице в сад. Гандерсен какое-то время сидел, зачарованный ритмичными движениями ее рук и покачиванием ягодиц, потом пошел за ней. На повороте тропинки, которого он до сих пор не замечал, она свернула влево и остановилась возле круглого водоема в углублении скалы. Когда он остановился рядом, она изящным движением скользнула в воду, и какое-то мгновение, казалось, висела неподвижно под самой поверхностью; ее груди округлились под действием силы тяжести. Когда она вынырнула, чтобы глотнуть воздуха, Гандерсен – уже обнаженный – прыгнул в бассейн. Вода, даже в этом теплом климате, оказалась страшно холодной.
