– Верю.
– Так вот, у меня на совести тоже есть грех. Может быть, не столь тяжкий, как грех Курца, но он не дает мне покоя, и я вернулся сюда, чтобы его искупить.
– В чем же ты согрешил?
– Я согрешил против нилдоров самым обычным образом: я содействовал их порабощению, ставил себя выше их, не признавал их разума и их внутреннего мира. А особенно я согрешил в том, что помешал семи нилдорам вовремя попасть на место повторного рождения. Помнишь, когда прорвало плотину Монро и я заставил этих семерых паломников работать? Мне пришлось применить лучемет, чтобы они подчинились, и они пропустили повторное рождение. Я не знал, что если они опоздают на повторное рождение, то потеряют свою очередь. Но даже если бы и знал, мне бы не пришло в голову, что это имеет для них такое значение. Один грех влечет за собой второй. Я уехал отсюда с нечистой совестью. Семерка нилдоров преследовала меня во сне. Я понял, что мне придется вернуться и попытаться очистить свою душу.
– Какое искупление ты имеешь в виду? – спросила она.
Ему трудно было смотреть ей в глаза. Он опустил взгляд, но это было еще хуже, так как ее нагота все еще возбуждала его. Он заставил себя снова взглянуть ей в лицо.
– Я решил наконец узнать, – сказал он, – что такое повторное рождение, и принять в нем участие. Я хочу предложить себя сулидорам в качестве кандидата на возрождение.
– Нет! – вскрикнула она.
– Сина, что случилось? Ты…
Она вся дрожала. Щеки ее горели, шею и грудь залил румянец. Она прикусила губу и отодвинулась от него.
– Это безумие, – возбужденно сказала Сина. – Повторное рождение не для землян. Почему ты считаешь, что сможешь в чем-то покаяться, приняв чужую религию, пройдя обряд, о котором никто из нас ничего не знает…
– Я должен, Сина.
– Не будь идиотом.
– Ты первый человек, которому я это говорю. Нилдоры, с которыми я путешествую, этого не знают. Я не могу удержаться. Я в долгу перед этой планетой и вернулся, чтобы исполнить свой долг. Я должен пройти через это, каковы бы ни были последствия.
– Идем со мной, – сказала она глухим, пустым, механическим голосом.
– Куда?
– Идем.
Он молча пошел за ней. Она повела его на средний этаж дома, в коридор, где стоял на страже один из роботов. Сина кивнула ему, и тот отодвинулся. В конце коридора она остановилась и приложила руку у дверному датчику. Дверь открылась. Сина жестом пригласила Гандерсена войти вместе с ней.
Он услышал хрюкающие и фыркающие звуки, которые уже слышал накануне вечером. Теперь не было никакого сомнения, что это сдавленный плач, полный неизмеримой боли.
– В этой комнате Курц проводит теперь свои дни, – сказала Сина и отодвинула штору, отгораживавшую внутренность помещения. – А так теперь выглядит Курц.
– Не может быть, – прошептал Гандерсен. – Как… как…
– Как это случилось?
– Да, как…
– С течением лет он начал сожалеть о своих не праведных делах. Он очень страдал из-за своей вины, и в прошлом году решил искупить грехи. Он отправился в Страну Туманов и прошел церемонию повторного рождения. И именно это принесли мне обратно. Вот так, Эдмунд, выглядит человек, прошедший обряд возрождения.
Глава одиннадцатая
То, на что смотрел Гандерсен, внешне походило на человека, и, может быть, когда-то это действительно был Джефф Курц. На кровати лежало невероятно длинное тело, раза в полтора длиннее нормального человеческого роста, будто кто-то вытянул позвоночник и грудную клетку. Череп напоминал Курца: высокий лоб, надбровные дуги, выступавшие еще сильнее, чем помнил Гандерсен; они возвышались над закрытыми глазами Курца, словно баррикады, защищающие от некоего проникновения с севера. Однако густые черные брови и длинные, почти женские ресницы исчезли.
Лицо ниже лба исказилось до неузнаваемости. Оно выглядело так, как будто все его черты были расплавлены в тигле и растеклись. Прекрасный орлиный нос Курца теперь напоминал стоптанную галошу, вытянутый, как рыло тапира. Из-за отвислых приоткрытых губ виднелись беззубые десны. Подбородок был сдвинут назад, как у питекантропа, а плоские и широкие скулы полностью изменяли облик лица.
Сина сняла покрывало, чтобы показать остальное.
Тело на кровати, полностью лишенное волос, длинное и розовое, напоминало гигантского вареного слизняка. Под высохшей пергаментной кожей выпирали ребра и кости. Пропорции тела были искажены: поясница находилась не правдоподобно далеко от грудной клетки, и ноги, хотя и длинные, тоже выглядели не так, как следовало. Казалось, что лодыжки соединяются с коленями. Пальцы ног срослись и заканчивались звериными когтями. Зато пальцы рук, может быть, в качестве компенсации, имели дополнительные суставы, из-за чего стали длинными и тонкими, как ноги паука: они постоянно изгибались и сжимались. Соединение рук с туловищем тоже выглядело необычно, хотя Гандерсен заметил это лишь тогда, когда Курц повернул левую руку на триста шестьдесят градусов. Его плечевой сустав, вероятно, был устроен по принципу шарового сочленения.
Курц отчаянно пытался что-то сказать, но лишь бормотал какие-то слова на неизвестном Гандерсену языке. Нечто вроде состоящего из трех частей адамова яблока поднималось и опускалось в его гортани. С большим усилием он изогнулся так, что кожа натянулась на странно сплющенных костях. Он все еще пытался говорить. Иногда среди его бормотания удавалось различить отдельные слова по-английски или на языке нилдоров.
«Река… смерть… потеря… ужас… река… пещера… тепло… потеря… тепло… катастрофа… черно… иди… бог… ужас… рожден… потеря… рожден…»
– Что он говорит? – спросил Гандерсен.
– Никто не знает. Даже когда нам понятны отдельные слова, они не имеют никакого смысла. А чаще всего и слов не разобрать. Он говорит на языке того мира, в котором сейчас пребывает.
– Он хоть раз был в сознании с тех пор, как он здесь?
– Полностью – никогда, – сказала Сина. – Иногда у него открыты глаза, но он ни на что не реагирует. Смотри.
Она подошла к кровати и приподняла веки Курца. Гандерсен увидел глаза без белков – глазные яблоки были целиком черными, блестящими, с голубыми прожилками. Гандерсен провел ладонью перед глазами Курца, но тот не обратил на это внимания, даже когда пальцы приблизились к самым глазам. Однако, когда Гандерсен хотел убрать ладонь, Курц поднял правую руку и схватил его за запястье. Гротескно вытянутые пальцы оплели руку Гандерсена, и Курц медленно, но с огромной силой подтянул его к кровати. Теперь Курц говорил только по-английски. Видно было, с какими страшными мучениями он пытается извлекать слова из какой-то бездны. Он говорил монотонно и непрерывно:
– Вода сон смерть спасение сон сон огонь любовь вода мечта холод сон план взлет падение взлет падение взлет взлет взлет.
Потом добавил:
