– Я хочу лишь поближе узнать своего брата Стиррона!
– Твой брат желает одного: чтобы ты исцелился. Верховный септарх принадлежит своему народу и не должен себе вредить.
– Но это средство безвредно.
– Ну разумеется. Халум Хелалам оно не причинило вреда.
– Но ты-то не трепетная девственница. Я давал его десяткам людей, и одной лишь Халум стало от него плохо – Ноиму тоже, но он это преодолел.
– Ты навредил двум самым близким людям, а теперь предлагаешь эту отраву родному брату?
Это было безнадежно. Я просил его раз за разом, но он, конечно, не согласился. Да если б и согласился, что бы мне это дало? В его душе я обнаружил бы одну только сталь.
– И что же со мной теперь будет? – спросил я.
– Тебя будут судить. Честный суд, честный приговор.
– То есть? Казнь? Пожизненное заключение? Изгнание?
– Это решит суд, – пожал плечами Стиррон. – Ты считаешь своего брата тираном?
– Почему мой наркотик так пугает тебя, Стиррон? Ты ведь ничего не знаешь о нем. Как тебе втолковать, что он не приносит ничего, кроме любви и понимания? Незачем нам жить чужими, с плотно закутанными душами. Мы можем высказаться. Можем сблизиться. Можем говорить «я» и не извиняться за это. Я. Я. Я. Я. Можем поделиться своей болью и помочь друг другу избавиться от нее.
Он помрачнел, он думал, что я безумен. Я достал коробочку, смешал порошок с водой и протянул ему фляжку. Он покачал головой. Я выпил фляжку до половины и снова ему предложил.
– Ну же, выпей! Давай! Это не сразу действует. Пей скорее, чтобы мы открылись одновременно. Пожалуйста!
– Я мог бы убить тебя сам, не дожидаясь суда, – сказал он.
– Да! Вот оно! Я! Скажи это еще раз!
– Жалкий обнаженец. И это сын моего отца! Я потому говорю тебе «я», Киннал, что лучшего ты не заслуживаешь.
– Это не бранное слово. Выпей, и ты поймешь.
– Ни за что.
– Почему ты противишься, Стиррон? Чего ты боишься?
– Завет священен. Покуситься на него – значит покуситься на все устройство нашего общества. Если твой наркотик распространится по всему континенту, со здравым смыслом и стабильностью можно будет проститься. По-твоему, наши предки были злодеи? Или глупцы? Они знали, как построить прочное общество. Есть ли на Сумаре-Бортен города? Почему они до сих пор живут в лесных хижинах, в то время как мы создали то, что создали? Ты хочешь, чтобы мы пошли их путем, Киннал. Хочешь отменить разницу между тем, что хорошо и что плохо. Скоро отменится и закон, и все передерутся между собой – что тогда будет с твоими любовью и пониманием? Нет, Киннал, оставь наркотик себе. Стиррон предпочитает Завет.
– Стиррон…
– Довольно. Здесь невыносимо жарко. Ты арестован. Едем.
74
Поскольку я уже принял наркотик, Стиррон разрешил мне побыть одному, чтобы не подвергать меня воздействию внешних факторов. Маленький жест милосердия, он поставил у моей хижины двух человек, а с остальными отправился поохотиться на рогатую птицу.
Никогда еще я не принимал наркотик один, без партнера. Я в одиночестве ощутил биение своего сердца, гулы, шорохи, движение воздуха, а когда стены моей души пали, мне не в кого было войти и некому было войти в меня. Я видел души моих стражей – замкнутые, твердые, металлические – и чувствовал, что смогу войти в них, сделав некоторое усилие, но не стал. Я совершал чудесное одинокое путешествие, мое «я» охватило всю планету, и все людские души слились с моей. Я увидел, как Ноим снимает с моих мемуаров копии и распространяет среди надежных людей, а те делают свои копии, циркулирующие по всем провинциям Велады-Бортен. Увидел, как с юга идут корабли, везущие полные трюмы белого порошка. Не только для аристократов вроде герцога Сумарского и маркиза Ойнского – для рядовых граждан, изголодавшихся по любви, понимающих, что Завет стал пустым звуком, желающих постичь души других людей. Хранители старого порядка делают все, чтобы остановить это движение, но оно не остановится, ибо старый Завет отжил свое и всем стало ясно, что любовь и радость больше нельзя подавлять. Уже образуется сеть, и сияющие нити соединяют одного за другим в единое целое. Прилив освобождения захватывает даже септархов и судей, каждый открывается всем остальным; время перемен завершается, и устанавливается новый Завет. Я видел все это из убогой хижины в Выжженных Низинах. Видел, как свечение охватывает весь мир, мерцая, переливаясь, набирая силу, густея. Видел, как падают стены, видел алое зарево вселенской любви. Видел новые, преображенные лица. Видел, как сплетаются руки и души. Это видение полдня горело во мне, наполняя меня не изведанной еще радостью, и дух мой уносился в царство мечты. Потом действие наркотика ослабело, и я понял, что это только фантазия – но, возможно, не всегда будет фантазией. Может быть, Ноим все же даст кому-то прочитать мою книгу, и мой путь вдохновит других – а когда таких наберется много, перемены станут необратимыми и повсеместными. Такое уже случалось. Не станет меня – предтечи, пророка, мученика, – но то, что я написал, будет жить, и вы будете меняться благодаря мне. Может быть, это все-таки не пустая мечта.
Дописываю последнюю страницу. Смеркается. Солнце уходит за Гюйшены, и я скоро последую за ним, как пленник Стиррона. Спрячу на себе эти немногие заключительные листы и постараюсь как-нибудь передать их Ноиму, чтобы он добавил их к остальным. Не знаю, удастся ли это мне, не знаю, что станется со мной и с моей книгой. И тебя, мой читатель, тоже не знаю. Могу сказать одно: если ты читаешь всю книгу в целости, то мое дело все-таки берет верх. Соединить ее воедино могут только перемены в Веладе-Бортен, перемены для всех ее жителей. И если ты дочитал до этого места, то наши с тобой души тоже едины. Я люблю тебя, мой неизвестный читатель, и протягиваю тебе руку – я, тот, кто был Кинналом Даривалом. Тот, кто открыл путь, кто обещал рассказать о себе, кто может теперь сказать, что обещание выполнено. Иди и ищи. Иди и касайся. Иди и люби. Иди и откройся. Иди и будь исцелен.
