София удивленно отметила его прозорливость и не смогла скрыть это во взгляде.
– Я угодил?– поинтересовался Алекс.
– Поразительно, что наши вкусы совпали,– призналась она.
– Вы серьезно?
– Абсолютно. Фри я обожаю с детства, а молочный коктейль – как переехала в Хьюстон.
– Откуда вы?
София внутренне упрекнула себя за болтливость. Теперь ей придется рассказать о себе. Но она помнила, что должна говорить. Все ее прошлое было заранее слегка откорректировано Эдом Стивенсоном.
– Из Эль-Пачито, но умоляю, не заставляйте меня вспоминать об этом.
– Не буду, если вас это расстраивает. Но замечу – там неплохие места. Я сам из Эль-Пасо.
София скрестила руки на груди и отвела глаза в сторону окна. Перед кафе располагалась небольшая площадь, на которую мирно слетелась стая голубей. Как удобно было спрятать глаза в птичьем хороводе. «Я могу быть достойной собеседницей, приветливой, дружелюбной и отзывчивой коллегой, больше от меня ничего не требуется. Что я так нервничаю?»
Несколько минут молчания не смутили обоих. София обрадовалась первому успеху и уже более спокойно взглянула на мужчину. «А еще я могу говорить, что первое приходит на ум. А почему нет? Так даже проще. Не нужно вымучивать тему для разговора».
– Вы действительно не любите обедать один?– спросила она, ощущая себя уверенней с каждой секундой.
– Я вообще не люблю быть один.
«Оно и видно, Давид!»
– Почему вы не пригласили на обед своего заместителя – мисс Каан?
Ахматова позабавила неожиданная смелость девушки, но ему нечего было скрывать.
– Откровенно? Вы сразу привлекли мое внимание, и мне некогда было размышлять, кого пригласить на обед. Я просто подчинился внутреннему голосу.
«Хм,– сглотнула София,– очень откровенно! И лихо!»
– Лестно слышать это от мужчины, которого в ФАМО чтят, как Давида Микеланджело,– иронично и без стеснения высказала девушка.
Это высказывание вызвало на лице Ахматова комичное выражение растерянности от сложившихся о нем представлений.
– Не знаю, когда я успел вызвать у вас такое впечатление?!
– Еще не успели, но за вас это сделали многочисленные доброжелатели,– нашлась София.
Алекс не сдержал озадаченной улыбки и впервые отвел взгляд от девушки, все на тех же голубей за окном.
София довольно откинулась на спинку дивана, одновременно с тем, как официантка принесла заказ.
Пока Клер выставляла блюда с подноса на стол, Алекс переваривал услышанное. А София невольно изучала мужчину, словно предложенный ей в магазине долгожданный сувенир, и с недовольством не обнаруживала в нем ни одного изъяна. Помимо безупречно-красивого лица, его волосы были в идеальном состоянии, стильно подстрижены, густые и вьющиеся, легкие волны лежали естественно, без вычурного лоска. Чисто выбритый подбородок вызывал неподдельное ощущение чистоплотности и внутреннего благородства, как и ухоженные руки с длинными, по-мужски стройными пальцами. На Ахматове был очень дорогой костюм и аксессуары – галстук, запонки. Белоснежный воротничок рубашки выгодно оттенял бронзовый цвет кожи лица и шеи. София еще раньше отметила атлетически сложенную и подтянутую фигуру мужчины, мужественную и гордую.
Любопытный взгляд девушки не остался не замеченным. Ахматов задумчиво серьезно увлекся чертами ее лица. София молча взяла вилку и нож и стала разрезать на кусочки мясной рулет. Запах был аппетитный.
– У вас пропал аппетит?– не глядя в сторону мужчины, спросила она и положила в рот первый кусок.
– Рядом с вами я чувствую себя несколько смятенным,– неожиданно произнес он.
«Тоже мне, удивил! Знал бы ты, что чувствую я!» София мельком обвела лицо мужчины взглядом и в то мгновение, когда заметила его выражение, интуитивно догадалась, что он это знает, но как ни в чем не бывало продолжила обед.
Алекс, глядя на девушку, тоже взялся за столовые приборы.
Его воспитание было налицо. Он вел себя за столом с простой едой, как на светском приеме, и это выглядело так непринужденно, естественно, совсем не для того, чтобы создать благоприятное впечатление. Во всем его поведении София не обнаруживала фальши, он казался таким искренним, открытым, и в то же время чувствовалась в нем скрытая от посторонних глаз тайна, которая не поддавалась разгадке.
Занятая мыслью о загадочности мужчины, София обнаружила, что они слишком долго наблюдают друг за другом и молчат. Раньше в такие минуты она всегда испытывала неловкость. Но сейчас обоюдное молчание, не потому что нечего было сказать, не пустое – наполненное своим смыслом, пока еще не осознанным, молчание, от которого замирало сердце и в душе рождалась ностальгическая мелодия, захватывало ее и совсем не смущало. И вдруг София не сдержала своих эмоций и прямо спросила:
– Как вы думаете, Алекс, что означает молчание между малознакомыми людьми, которое не доставляет дискомфорта, неловкости и желания нарушить его?
Алекс будто ожидал этого вопроса:
– Я полагаю, только одно – родство душ.
София подперла голову ладонью и сочла его ответ искренним.
– Не ожидала такой откровенности.
– А что ожидали?
– Что-нибудь заурядное…
– Например?
– Реакцию недоумения или что-то нелепое… Не знаю… Я не мужчина…
– И мне очень приятно, что вы не мужчина,– улыбнулся тот.
Вновь ощутив на себе его внимательный взгляд, София допила кофе, взглянула на часы и сказала:
– У меня семь минут, чтобы не оказаться в списке опоздавших.
Ахматов понял, что и он забылся в компании с Леди.
– Будьте уверены, я вас не подведу… Клер, будь добра, запиши на мой счет…
София поспешила его остановить:
– Спасибо, но я способна оплатить свой обед.
– Не обижайте меня своей бескомпромиссностью. Лучше не откажите мне в удовольствии пообедать с вами завтра?
Алекс поднялся одновременно с девушкой и сделал шаг ей навстречу. Она снова растерялась перед его обаянием: чувствовала, что он нравится ей больше, чем она могла позволить себе, и мысленно омрачала его образ, чтобы не поддаться своей слабости.
– В вашем обществе приятно даже молчать,– подталкивал на согласие Ахматов, и его подкупающая улыбка и взгляд были сильнее ее стараний.
– Я балда…
Глаза Софии мгновенно округлились, как только она услышала, что произнесла, и она тут же выпалила следом:
–…О-у, то есть я благодарна за приглашение на обед, но обычно я обедаю в кафетерии ФАМО.
Она отвернулась от мужчины, чтобы спрятать глаза от собственной неловкости и невероятного чувства стыда, и пошла к выходу, мысленно чертыхаясь за свою «красноречивость».
