Уже вечером, когда я, каюсь, сбежала из библиотеки раньше привычного, я мерила нервными шагами комнату, поджидая гостей. И вот он, стук в дверь, отозвавшийся гулкими ударами моего сердца. На пороге стоял ректор. Один, почему-то.
Я впустила мужчину внутрь и закрыла за ним дверь. Эдмонд сделал несколько шагов вперёд и остановился посредине комнаты.
— Алёна, я... — начал было Эдмонд, но тут его прервал новый стук в дверь.
— Проходи, — сказала я служанке, разрешив той внести в мои покои поднос с чем-то восхитительно ароматным под крышкой.
— Сейчас принесу остальное, — поклонившись мне, девушка опасливо зыркнула в сторону Эдмонда и убежала, словно боялась товарища ректора, как смерти.
Я ждала продолжения прерванной речи, но Эдмонд не спешил утолять моё любопытство. Впрочем, секундой позже я поняла, почему.
В мою дверь снова постучали, теперь это была уже знакомая завхоз, которая держала на руках недовольную Снежианну.
— Рмя! — проворчала девочка но, стоило ей увидеть меня и своего папу, как настроение у пушистой заметно поднялось. Наплевав на сохранность чужой кожи (Снежка ощутимо поцарапала свою «няньку»), дочка ректора в два прыжка оказалась возле моих ног.
— Я уже соскучилась по тебе, милая, — сказала я, поднимая котёнка на руки. Та громко затарахтела, всем своим видом показывая, как ей хорошо.
Эдмонд молчал. Только взгляд серых глаз неотрывно следил за дочерью, изредка подскакивая к моим глазам. Что он искал в них? И находил ли?
— Госпожа Хранитель, — в мои думы ворвался голосок Аннабель. Девушка неловко топталась на пороге, держа в руках очередной поднос. А за ней, старательно делая вид, что вот совсем не интересно, что происходит в покоях главного библиотекаря академии, стояли ещё несколько девушек. Судя по форме, тоже с кухни.
Чувствую, до завтра академию наводнят новые слухи, — если в Аннабель я почему-то была уверена, то в этих юных девушках совершенно ясно читалась любовь к сплетням.
— Благодарю, поставьте всё на стол и можете быть свободны, — сказала я, изображая важную хозяйку. Проверять, что там принесли для нашего почти семейного ужина я не стала. Не при слугах же.
То ли присутствие ректора так повлияло, то ли меня и вправду начали уважать, но девушки очень быстро сервировали стол, расставили все угощения в идеальном порядке и даже нашли какую-то вазу с цветами, которую торжественно установили по центру стола.
И только после этого нас оставили, наконец, наедине.
— Позвольте, я поухаживаю за вами, — сказала я, прервав попытку Эдмонда самостоятельно налить себе в высокий бокал вишнёвый компот. Моя рука коснулась пальцев мужчины, сжимавших стеклянную ручку графина. Я улыбнулась, почувствовав, как приятный разряд пронзил кожу, вызвав ворох мурашек.
Пальцы ректора дрогнули, и я ловко поймала едва не упавший на стол графин.
Эдмонд посмотрел на меня так, что мне мгновенно стало жарко. Захотелось расстегнуть эти бесконечные пуговички на лифе, чтобы позволить лёгким дышать в полную силу.
— Мя! — раздался тоненький голосок Снежианны, нарушив томную, наэлектризованную чувственностью тишину между мной и Эдмондом. На секунду мелькнула мысль, как бы было здорово поужинать с Эдмондом наедине, но я тут же устыдилась своих эгоистичных мыслей и улыбнулась мужчине.
— Приятного аппетита. Предлагаю не ждать и приступать к угощению. Я очень голодна.
Я честно не хотела, чтоб моя фраза прозвучала столь двусмысленно, но полыхнувший тёмным пламенем взгляд ректора опалил мои губы, заставив судорожно вздохнуть.
Чёрт, как же здесь жарко!
— Не смотрите на меня ТАК, господин ректор, — сказала ему тихо. С трудом отвела взгляд и выдохнула. А потом в груди закончился воздух...
— Не смотреть на вас КАК, госпожа Хранитель? — с каким-то внутренним трепетом спросил Эдмонд и, протянув руку через стол, взял меня за пальцы.
— Вот так вот и не смотрите! — снова вдохнув, ответила я. — И вообще, если мы будем играть в гляделки, всё остынет, а Снежка голодная!
— Мяу! — подтвердила котодевочка, устроившись на стуле рядом со мной. — Мря-ау!
Эдмонд словно вспомнил, что мы не одни за столом, смутился, убрал руку.
— Позвольте, я вам сервирую... что там нам принесли? — я открыла один из клошей и потянула носом. Мясо! Но мясо какого животного? — Что это, Эдмонд?
Снежка пискнула, встав передними лапками на стол, и потянулась к блюду, на котором были сложены отбивные в панировке. Ректор кашлянул:
— Это хм-хм дикая жутка. Очень редкое, но вкусное мясо. Попробуйте, вам понравится. Снежианна очень любит, но ей нельзя есть больше вот такого кусочка, — и он отмерил на пальце одну фалангу.
Котодевочка плюхнулась попой на стул и обиженно муркнула.
— Снежа, слушай папу, — нежно сказала я ей. — Он не хочет тебя наказать. Раз нельзя, значит, нельзя!
Как хозяйка, я сервировала всем мясо, добавив на гарнир овощей для Эдмонда, странной, но очень приятной кашей из неизвестного мне злака для себя, а для Снежки — белых фруктов для шерсти.
Ректор перестал смотреть на меня, как на вожделённый напиток, который ему не терпелось испить. Нет, это очень приятно, конечно, но так неловко, ибо рядом Снежка! Мы болтали о трудностях преподавания, о студиозусах, которые ничего не хотят учить, а только пить вино литрами и куролесить в городе, о хозяйственных казусах в управлении, и Эдмонд шутил. Он шутил, Карл! И это было очень смешно! Я смеялась, как дурная, тщательно следя, чтобы ни один кусок не выпал изо рта.
А вот Снежка очень быстро наелась мясом дикой жутки и уснула прямо на стуле, раскинув лапки в стороны. Она была такой трогательной, что я невольно пожалела, что не могу быть с ней постоянно. Что мне приходится испрашивать позволения у Эдмонда, чтобы пообщаться с котодевочкой. Что я не её мама...
— Пожалуй, я уложу Снежку на диванчик, — сказала ректору, и он — о, удивление! — не нашёл ничего, чтобы возразить. Взяв маленькое лёгкое тельце котёнка на руки, я перенесла Снежку на диван и уложила на одну из мягких декоративных подушек. Метнулась в спальню за пледом, укрыла ребёнка, почти укутала, и даже чмокнула невесомо в лоб, повинуясь порыву чувств. Как же я люблю тебя, маленький упрямый котёнок!
Выпрямившись, почувствовала на талии руки. Тёплые, сильные, нерешительные. Обернулась и попала глазами в сеть глаз Эдмонда. Он снова смотрел ТАК. Смотрел, словно я была главным сокровищем его жизни...
Я никогда не была сокровищем ничьей жизни. Я никогда не ловила на себе ТАКИХ взглядов. Я прожила четверть века, не испытав и доли страсти, которая струилась сейчас из глаз Эдмонда. Отбросила все сомненья. Затолкала в уголок мозга все противоречия, которые могли прийти мне в голову.
Потянулась вверх, поднявшись на цыпочки, и коснулась губами манящих губ ректора.
