В дальнем углу верхней полки бельевого шкафа (да, я залезла даже туда, и ни капельки не стыдно!) нашёлся моток белой нитки и втиснутая в него игла.
Бинго! Или как там говорил греческий философ? Эврика!
Может, их забыла здесь во время уборки какая-то служанка? Мне слабо верилось в то, что Эдмонд будет сам себе штопать носки.
— Ха! Точно не будет, — хмыкнула я и вернулась к своему будущему наряду. Ножницы, к счастью, найти было куда проще — они оказались в одном из ящиков письменного стола.
Времени у меня было мало, поэтому работать пришлось так, словно это был экзамен по шитью на уроке труда в школе. Быстро, допуская ошибки и... ой! Чуть перестаралась с декольте... Уф!
Ничего, кружавчиками отлично задрапируем получившийся слишком глубоким вырез.
К тому моменту, как терпение ректора дало трещину и он нервно постучал в дверь, сигнализируя о том, что пора бы и честь знать, я почти закончила.
— Сейчас-сейчас! — размашисто ведя иглой, затараторила я. — Ещё совсем чучуточку!
— Если ты сейчас же не выйдешь, я зайду в комнату и потащу тебя на суд, даже если ты будешь голой!
— А как же целомудрие и кротость? — хихикнула я, откусывая конец нитки. Всё, закончила! Ай да я, ай да молодец!
Довольно быстро переоделась в модернизированную мной рубаху и, оценив своё отражение, улыбнулась.
Ректору очень понравится!
Собственно, я угадала. Конечно, ему понравилось, иначе чем ещё можно объяснить внезапную немоту Эдмонда, когда он всё же не дождался меня и распахнул двери комнаты.
И застыл на пороге. И лишь глаза мужчины судорожно ощупывали моё тело, бегая от покрытого кружавчиками декольте к глубокому вырезу на бедре.
— Это ещё что такое? — всё же выдавил из себя Эдмонд, привычно нахмурившись.
— Как что? Та прелестная рубашечка, в которой у вас традиционно посещают заседание СПРАВЕДЛИВОГО СУДА. Вы же мне сами её дали, уже забыли?
Редко когда можно наблюдать, как бледная кожа постепенно наливается кровью, одаривая лицо волной румянца. В случае с ректором его буквально заливала собой злость и ярость, начиная ползти снизу, со стороны шеи и «заполняя» лицо мужчины по самую макушку.
— Отпад, да?! — восхищённо спросила я, гася в себе желание потрогать сие чудо на ощупь. Почему-то мне казалось, что покрасневшая кожа была огненно-горяча.
— Алёна! — угрожающе выпалив моё имя, Эдмонд сделал шаг ко мне.
Ай, теперь боюсь!
Глава 4. Самый справедливый суд в мире
На справедливый суд меня повели снова порталом. Наверное, господин товарищ ректор больше всего на свете боялся, что меня кто-то увидит выходящей из его покоев. Даже Снежку не дал пожамкать перед тем, как пригласил в светящийся радужный круг.
Гад.
Сказать, что я не боялась — значит, соврать. Ладно, Эдмонд меня не убил, хотя очень этого хотел. Это испытание я прошла с честью, даже почти не моргнув. А вот в портал вошла с трясущимися поджилками.
И не зря!
СПРАВЕДЛИВЫЙ СУД заседал в круглом зале, похожем на амфитеатр. Только зрителей на трибунах не было. Были только пифии. Я отчего-то сразу поняла, что это они. Моя роба была холщовой и некрашеной, а их одежды — белыми и почти сияющими. Волосы закрывали лица, как будто пифии изображали ту самую девочку из ужастика. Только в отличие от девочки в зале были блондинки, рыжие и шатенки. Одна брюнетка — я.
Инструкции, как обращаться с судьями, мне не выдали, и я струхнула. А вдруг ляпну что-нибудь не то, а они мне впаяют пятнадцать лет каторжных работ? Ой, нет, ректор же сказал что-то о смертной казни!
— Неподкупные и справедливые пифии, — возгласил Эдмонд. — Эта женщина попросила СПРАВЕДЛИВОГО СУДА. Взываю к вашему разуму и вашим тайным силам! Отделите зёрна от плевел и судите — виновна она или чиста от злостных намерений.
И вытолкнул меня прямо перед судьями светить разрезом на юбке.
Нет, бояться мне, конечно же, нечего! Ведь я чиста и невинна, как девственница, только мыслями и намерениями! Вообще я тут ни при чём, я добрая и пушистая!
— Добрый день, — сказала я дрожащим голосом. — Очень приятно познакомиться, меня зовут Алёна. Вот так случилось, я сейчас вам расскажу. В общем, ночью, когда я спала с котёнком, проснулась от его мяуканья...
— Разум, — сказала одна из пифий.
— Глупость, — не согласилась с ней другая.
— Несдержанность, — вступила третья.
— Дерзость.
— Доброта.
Они что, всерьёз перечисляют мои достоинства и недостатки? Я подняла руку, как в первом классе, и робко спросила:
— А что там по моему делу? Я-то знаю, что хорошая, но можно меня оправдать и отправить домой? Снежку я даже согласна оставить товарищу ректору, потому что вижу, как ей тут хорошо...
— Невоздержание, — перебила меня рыжая пифия.
— Молодость, — снисходительно ответила ей блондинка.
— Любовь, — задумчиво сказала шатенка.
— Страх, — возразила рыжая.
— Милосердие.
Они замолчали. Я оглянулась на Эдмонда и взглядом спросила: «Ну, долго ещё?» Ректор сложил руки на груди, «закрывшись». Ишь какой. Дрожи, мол, Алёнка сама.
— Вердикт, — сказала рыжая громко.
Оправдайте меня уже, пожалуйста!
И почувствовала просто всей кожей, как ректор думает: обвините её уже, пожалуйста!
А пифии, чтоб им благочестие пусто было, молчали. Нагнетали обстановку, доводя до точки кипения.
Я нервно мяла пальцы, перескакивая взглядом с одной судьи на другую, но те словно в сон погрузились. Хотя...
Может, они таким образом совещались между собой? Как там у нас на Земле это происходит? Суд удалился на совещание?
Я нервно хохотнула и с ужасом прикрыла рот. Ох, вот только этого мне не хватало! Только не сейчас, когда от этих пифий зависела моя дальнейшая жизнь! Если я разрожусь потоком ничего не значащей чепухи, как обычно это происходило в моменты сильного волнения и переживаний, то... даже я не поставлю на свою жизнь.
— Чиста, — нарушила тишину одна из пифий так резко, что я вздрогнула.
— Чиста, — подтвердила вторая.
И так, по капле, словно высыхающий ручеёк на трескающейся земле, каждая из моих судий в светящихся мантиях повторила это слово. А после в зале суда стало темно. Погас свет, исчезло свечение одеяний, — да я даже руку свою не разглядела бы теперь! Кромешная тьма!
— Ну зашибись! — проворчала я, не зная, что теперь будет.
И испуганно ойкнула, когда чьи-то цепкие пальцы схватили меня за локоть.
— Не ори, — раздалось раздражённое где-то у моего уха, и я снова вздрогнула. Только теперь уже от странной смеси ощущений: испуга, досады и... волнения? Когда я не видела нахальные серые глаза, а лишь чувствовала горячее дыхание на своей коже, моё тело вдруг стало совершенно странным образом реагировать на твердолобого ректора.
