Берд неторопливо изучал языком раскрывшиеся лепестки, слизывая выступающую влагу, в очередной раз подтверждающую мое неравнодушие. Вард целовал в губы, зарывшись пальцами во влажные волосы и не позволяя отпрянуть, только пить… пить его вкус, забывая обо всем на свете. Харланд целовал шею, слегка прикусывая собранную складочку кожи, и, кажется, как и все в этой комнате, растворился в близости, потеряв все реальные ориентиры.
Я сама потянулась к Варду, распутывая шнурок на вороте рубашки и подсказывая ему, что от нее пора избавиться. Не став испытывать мое терпение, бер на секунду прервался, через голову стягивая ткань, только чтобы тут же вернуться к мне.
— Я больше так… не хочу… — в крупицах секунд между новыми и новыми атаками на мои губы, прошептала я.
Осторожно спустив мои ноги на пол, Берд распрямился, горой вырастая передо мной и бесстыдно облизывая испачканные прозрачным соком губы. Демонстративно улыбнулся, порочно и ненасытно.
Стянутая к самому поясу сорочка с легким хлопком упала на пол, больше не скрывая ничего, что могла. Шагнув вперед, я без сомнений прижалась к губам Берда, чувствуя свой же вкус и слыша, как зарычал бер, едва сдерживающий свою страсть.
Тяжелая ладонь Варда опустилась на поясницу, вынуждая прогнуться и выставить ягодицы, а Харланд вырос рядом, мягко отнимая мой рот себе, что наверстать упущенные поцелуи, которыми никто не хотел пренебрегать.
— Сперва так, берочка, — шепнул Вард, прижимая пальцы к сочащемуся входу, дав мне понять, насколько там влажно и горячо. — Не торопись, нежная наша.
Уже знакомое давление. Мягко и неторопливо, но уверенно, проникая все глубже и глубже.
Прикрыв глаза, я позволяла берам целовать себя, скользить ладонями по телу, рисовать кончиками пальцев узоры на стонущей груди, шептать мне что-то нежное, но горячее. Такое, что невольно поджимались бедра, делая ощущения только ярче.
Погружаясь плавно, Вард слегка изменил положение, надавливая на меня еще сильнее и вынуждая глубже выставить бедра к нему навстречу.
Стало теснее.
Бер не торопился, не старался проникнуть сильнее, напротив, только шире раздвигал влажные лепестки, другой рукой надавливая на пульсирующую точку, о существовании которой я до встречи с ними даже не знала.
Ноги тряслись от напряжения и желания, заполнившего живот. Стонать хотелось все громче, губы пересохли бы, если бы не жаркие поцелуи беров, не желавших отпускать меня из зоны своего внимания.
— Кого ты хочешь первым?
— А всех сразу нельзя? — не услышав взволнованных смешков, так и не открыла глаза, отдавшись движениям танцующих внизу пальцев.
— Для первого раза много, бера, — прошептал Берд, целуя меня в висок. — Ты не готова.
— Готова. Медведица меня сожрет, если я струшу.
— Храбрая наша. Но не будем торопиться. Сперва выбери одного.
— Я… не могу…
Как бы я ни пыталась представить себе эту ситуацию, не получалось! Один бер, другой, картинки перед глазами смазывались, превращая все в одну кашу, не дав мне даже подсказки на вопрос, с кем будет лучше.
Медведица вновь недовольно зарычала, подтверждая мои слова, и я жалобно всхлипнула.
— Не могу…
— Хорошо, хорошо. Давай поступим иначе.
Отвлекшийся на секунду Харланд отступил, судя по шагам, куда-то к шкафу. Шорох тканей подсказал, что он что-то ищет, а победный хмык и шаги обратно — что нашел.
— Только доверяй нам.
На глаза опустилась лента из моих украшений, которой я пользовалась как поясом, подвязывая платье. Тугой узелок на затылке лишил зрения и осознания пространства; пальцы Варда вдруг отпрянули, а неузнанные руки потянули в сторону, укладывая на постель.
— Не бойся. Просто наслаждайся, — голос Харланда откуда-то сбоку дал возможность услышать его по-новому.
В образовавшейся темноте все ощущалось острее, звонче. Рычащие нотки в его голосе слышались отчетливо и крепко, будто всегда там были.
— Мы решим сами, берочка, но ты позволишь нам не открывать тайны, договорились?
— Как это?
— Обманем твою медведицу? — игриво спросил Берд. — Пусть ломает голову над тем, кто был первым.
Голого живота коснулись чужие губы, плавно и размеренно скользя вверх влажными узорами. Горячие губы сомкнулись на скрутившемся в тугую горошину соске, втягивая ее и ударяя кончиком языка.
— Берд… — выдохнула случайно, на уровне интуиции узнав темноволосого бера.
— Догадалась. Что ж, моя промашка, — усмехнулся он, на прощание сорвав легкий поцелуй и исчезая.
На смену ему теплые ладони мягко раздвинули ноги, позволяя таинственному беру устроиться между ними и осторожными, плавными движениями рисовать пальцами круги на чувствительной коже.
— Харланд…
— Как ты догадалась?
— Вы пахнете по-разному. Вас легко узнать, — призналась, потупившись, хоть под повязкой это вряд ли было заметно.
Надо было раньше сказать, что я их чую и что игра в прятки заранее проиграна.
— И как же? — не переставая изучать пальцами раскрытую перед ним женственность, спросил он.
— Ты пахнешь, как зима. Как снег. Берд пахнет, как терновник, а Вард — как шиповник. Чуть слаще.
— Что же ты раньше не сказала?
— Как-то… не думала.
— Значит, обмануть твою медведицу не получится. Что ж… Пусть знает, что первым буду я.
Чуткие руки вернулись к своему занятию с одним изменением — легко подхватив под коленями, Харланд придвинул меня в упор к себе, дав почувствовать жар собственной кожи.
В темноте непроницаемой маски все казалось куда острее, тревожнее и в то же время куда более необходимым, чем раньше. И медведица и я буквально торопили время, чтобы эта пауза перед обещанным сближением как можно быстрее закончилась.
Кончики мужских пальцев броди по влажным складкам, словно присматриваясь, изучали реакцию на свои касания и, как назло, совершенно не торопились.
Покорно вытянув руки и ухватившись за перекладину на спинке кровати, я прикусывала губы, ощущая на себе чужие взгляды, и тяжело дышала, боясь сбиться и задохнуться, потеряв темп.
Чем дольше это продолжалось, тем сложнее было терпеть, замирая в ожидании чего-то важного и судьбоносного. На коже горели взгляды чужих глаз, плоть под ласками Харланда сдавалась, намокая и истекая соками, которых бер не стеснялся, плавно спускаясь ниже.
Я сразу же ощутила разницу ласк, когда трепетные узоры сменились глубиной и инстинктивно раздвинула ноги, услышав хриплый мужской рык в троекратном размере.
Это возбуждало.
Я бы солгала, сказав, что это не так. Даже сквозь ткань, лишавшей зрения, я знала, что они на меня смотрят. А главное — я знала, как они сморят. Голодно. Дико. Но оберегая и медля. Вновь проявляя заботу, которую я так упорно отталкивала.
