— Ты готова? — постель мягко прогнулась под чужой рукой, и голос Харланда раздался у самого лица, заставляя меня резко втянуть воздух от неожиданности. — Скажи, если готова. Я не начну, пока ты не произнесешь это вслух.
— Я… готова, — сделав паузу на выдох, прошептала, повинуясь крепкому мужскому телу, потянувшему меня к себе.
Оказавшись сверху, в сидячем положении на коленях Харланда, сразу же ощутила меж ягодиц плоть. Горячую и слегка влажную, трепещущую и каменную от напряжения.
Ладони погладили по спине, подсказывая самой выбрать правильный угол, и так же бережно придержали, помогли опуститься, не боясь дрожащих от неожиданно сильного давления колен.
Как же много в нем… тела!
Стиснув зубы, поняла, что длительная ласка привела к нужному эффекту, стирая немного чувствительности с нежной кожи, не привыкшей к подобному, и сглаживая трение.
Один крохотный толчок, второй, и… я почти полностью… почти…
— Ах! — запрокинув голову, выпустила стон к потолку, почувствовав ягодицами температуру мужских ног.
— Шшш… Не торопись, Ласочка, — прошептал Харланд, вороша ладонью мои волосы.
Но было поздно.
Животное внутри меня взревело! Закрутилось! Рычало, приказывая немедленно двигать бедрами, и я не смела ослушаться, шокируя бера робким толчком. Затем еще одним, и еще…
Ладони сами потянулись к его груди. Толкнув ее, я заняла самое важное место, полностью доминируя над бером, который послушно позволил оседлать себя, слабо пытаясь удержать прежнее положение.
Тело словно знало без меня, что ему делать. Царапая каменный напряженный живот, я извивалась, приподнимая бедра, чтобы вновь опустить их вниз с влажным откровенным хлопком.
Хотелось запрокинуть голову к небу, гладить себя руками и танцевать, танцевать первобытный танец, забыв обо всем на свете. Только ритм, давление тесных мышц, сладкие стоны из мужских губ и знание, что на нас смотрят каждую секунду.
Все это кружило, переворачивало, и когда напряжение стало невыносимым, я сбросила повязку с глаз, склоняясь к Харланду и целуя его так откровенно, что белоснежный медведь зарычал мне в губы, показывая, что он здесь и что он доволен.
Этого оказалось достаточно, чтобы наши звери услышали не только нас, но и друг друга. Прокатившийся по коже ледяной жар, в момент погрузивший комнату в темноту, вырвал душу из тела, наполняя судорогами и рваным дыханием измятую постель.
— Ласка? — Пальцы Харланда зарылись в волосы на затылке и мягко их разворошили, чтобы тут же осторожно сжать кулак. — С этим никто не сравнится. Я надеюсь, что ты мне поверишь. Устала?
— Не-е-ет, — протянула, царапая пальцами простынь.
Ей было мало.
Как я и думала, ненасытная медведица не была намерена оставлять беров в такой важный момент и хоть кого-то отпускать дальше, чем на расстояние вытянутой руки.
Ей нужны были все. И все в комнате это поняли, как только мои губы распахнулись и в воздухе разнесся предупреждающий звериный рык.
— Нужно дать ей то, чего она хочет, иначе не успокоится, — раздался голос Вард, и крепкие руки, опустившись на бедра, волоком стащили меня с мужского тела, ставя в занятную позу.
Ловко вывернувшись, Харланд освободил место, позволяя мне уткнуться носом в постель и судорожно поджать пальчики на ногах от непривычности положения. И Вард, неторопливо разглядывающий раздавленную меня, слишком медленно шуршал тканью штанов, издеваясь и мучая ожиданием.
Слишком порочно, до дрожи откровенно и томительно.
Когда к истекающему соками входу придвинулся внушительный орган и его жар заставил поджать бедра, Вард, накрутив мои волосы на кулак, медленно потянул меня вверх, позволяя опереться на руки и поднять голову.
А ее стоило поднять.
Берд со всей грацией зверя забрался на противоположный угол постели, уже избавился от одежды и сел, вытягивая ноги и удобно их раздвинув. Налитый кровью ствол пульсировал от напряжения, и блестящая капля, скатившая с головки, подсказывала, что бер на крайней точке терпения, но вновь выжидает нужный момент.
Хочет смотреть. Хочет видеть мое лицо в тот момент, когда его брат сделает первое движение.
Развратный голод жутко булькнул, требуя продолжения, и бер за спиной, будто его услышав, медленно и неторопливо потянулся вперед, заполняя меня до основания. Он специально тянул время, растягивая момент, чтобы позволить Берду прочитать желание на моем лице.
Движение за движением, давление, жар, теснота.
Хотелось завыть или закричать от охватившей эйфории, тянущей все мышцы в теле, заставляющей изгибаться, подставляя себя под череду хлопков.
Берд не смог долго терпеть. Опустил ладонь на ствол, медленно качнул рукой, порыкивая и продолжая неотрывно смотреть мне в глаза. Вард, почувствовав взаимность, только набирал обороты, заставляя волосы у моего лица подпрыгивать, грудь — качаться, а рот — жарко выдыхать ставший спертым воздух.
Два бера. Я. Грязные животные танцы и витающий в воздухе эфир, опьяняющий и отрезвляющий одновременно. Он выбивал из головы все темные мысли, сомнения и желание сокрушаться по пустякам.
А все вокруг пустяк. Есть только я и они — единственно важное. Первородное. По праву звериной крови.
Берд смотрел на мой оргазм. Стискивал зубы, но не смел отвести взгляда, когда его брат, набрав запредельный темп, вбивался в меня, заставляя вскрикивать и закатывать глаза.
Спазм, прокатившийся по мышцам едва не заставил меня упасть, но Вард, вовремя ощутивший мою слабость, уверенно подхватил, осторожно укладывая на постель.
Почти без сил. Переломанную и сросшуюся заново. С другими взглядами, которые в секунду перевернули жизнь.
— Ласка, — голос Берда, бархатный и заботливый, прозвучал рядом. — Твоя медведица насытилась? Все трое слишком много для первого раза.
— Не-е-ет, — вновь нараспев, дрожащим голосом, готовым сорваться на рев.
Она хотела всех и не планировала сдаваться, даже если я вырублюсь прямо в процессе. Ей нужен был их запах на мне, как доказательство, как клятва, которую я принесу небу и всем предкам, жившим и живущим по этим законам.
— Тогда давай осторожнее, — все так же ласково протянул бер, опускаясь рядом, лицом к лицу, и сдвигая упавшие пряди в стороны.
— А где… Харланд и Вард? — прошептала, ощутив, как пересохло в горле.
— Вышли, чтобы тебя не смущать. Мы одни, Ласка. Только ты и я.
— Не знаю, хорошо ли это. Вдруг ей опять что-то не понравится.
— Их она уже получила, — успокоил он. — Они твои, и все теперь это знают. Ты пахнешь нами, наши запахи смешались. Они принадлежат ей, целиком и полностью.
В голове всплыло начало нашего разговора, и ненавистное имя ядовитым голосом вновь пронеслось в голове.
