Превращения на этом не завершились. Затхлый воздух посвежел. Храм обновлялся: становился таким, каким был до проклятия. Зарастали трещины в мозаичном полу, становились ярче потускневшие фрески на стенах и потолке. Утварь также претерпевала апгрейд — восстанавливалась сама по себе, все ярче сияя самоцветами и позолотой. Наверно, наполнились сокровищами и сундуки в хранилище, но это мы проверять не стали. Все равно оттуда ничего не забрать с собой, как и из остальных помещений. Чудо будет длиться ровно до следующего рассвета, после чего начнутся обратные изменения. Любыми вещами мы сможем пользоваться только пока находимся здесь.
А чем, кстати, воспользуешься? Храм во всей его красе — не очень подходящее место для стоянки. Много великолепия вокруг, однако нет того, что пригодилось бы на отдыхе. Я, например, вместо мраморных плит под ногами предпочел бы песок, которого полно снаружи. А лучше — мягкую зеленую травку. А еще лучше… Надо было в таверне тормозить, блин! Или в одном из жилых домов!
— В храмах можно устраиваться не хуже чем в тавернах, — заметил Люцифер. — Обследуй подвал под притвором, и наверняка отыщешь все нам необходимое. Священники ведь не только молятся да жертвы приносят — они и отдыхать должны. Богослужения иногда идут по многу часов, и даже по нескольку дней, и лишь высшие жреческие чины способны выдержать это за счет одних способностей и маны. Но и они поступают таким образом в редких случаях, во время закрытых бдений для избранных, на которых из верующих присутствуют исключительно высокоразвитые адепты-подвижники. Обычно же устраиваются перерывы, с трапезами единения, проходящими именно в притворах. Священнодействия временно прекращаются, штат храма просит богов проявить снисхождение к слабостям и немощи смертных, и устраивается обедать. Пищей служат подношения продуктами. В основном от крестьян, у которых редко когда водятся деньги. Едят все чины вместе, тем самым демонстрируя свое равенство перед высшими силами. По большим праздникам, когда в богатых храмах продуктовых подношений буквально горы, в трапезах единения участвуют и прихожане. Кто не вмещается в притворе, располагается снаружи, под открытым небом.
— Да здравствует демократия! — сказал я. — Пусть даже по праздникам.
Притвор внутри был заметно уже храма: по обеим его сторонам находились комнаты для служек и жрецов, в которые вели неприметные двери. К ним подошли найденные среди лута ключи. В этих комнатах священники и причетники облачались в приличествующие тому или иному обряду одежды. Там же отдыхали в промежутках между обходами смотрящие маги, когда храм стоял закрытым. Из обоих помещений вниз вели лестницы, а внизу чего только не хранилось. Посуда в корзинах, столы, скатерти; лавки для сидения и возлежания; узкие длинные ковры для этих лавок; удобные мягкие подушечки… Жрецы знали толк в трапезах!
Все причиндалы для единения были удобные и легкие, рассчитанные на регулярные извлечения из подвала и спуски обратно. Я перетащил наверх стол, одну обычную скамью, пару «лежачих», корзину с посудой и много ковров и подушечек. «Лежачие» скамьи поставил рядом, сделав себе место для спанья: получилась кровать шириной с полутораспальную. Сверху постелил ковры, набросал подушечки — да я сегодня как король почивать буду!.. Еще несколько ковров раскатал на полу для Люцифера. Обычно он стоя дремлет, но часа два в сутки спит на боку, в буквальном смысле откинув копыта. А может, в два слоя ему настелить, чтоб мягче было?
— Лучше в три, — не стал скромничать Люцифер. — Если не замаялся вниз бегать.
— Да хоть в пять! — расщедрился я. — Когда ты у меня еще на коврах поваляешься…
Наевшись под завязку, я завалился дрыхнуть. Проснулся ближе к полудню — от голода. Утолив его, снова лег и вторично поднялся где-то часу в пятом дня. Люцифер к тому времени сожрал всю трофейную зерносмесь и навалил в углу притвора такую кучу говна, что для ее перевозки понадобилась бы тракторная телега. Весточка со скучающим видом перелетала с ковчежца на ковчежец, подолгу засиживаясь на каждом. Неинтересно здесь как-то: нет никого живого, с кем можно было бы почирикать за жизнь; ни птичек других, ни белок, ни бурундуков, только долдон-костомех да два постоянных спутника, один из которых только ест и спит, а другой спит и ест!
— Не расстраивайся, — сказал я ей. — Это иногда очень хорошо, когда вокруг нет живых. И особенно мертвых с повадками живых. Тебя разве мертвые ночью не задолбали?
Весточка ответила короткой печальной трелью — да, мол, задолбали! Но от того, что их больше не видать, веселее не становится.
До вечера я занимался жертвоприношениями, обновляя баффы костомеха и дозаряжая маной накопители, готовил оружейный яд из яда скорпионов, молился за томящихся в Мире Теней жертв Эгланана. Пусть практической пользы от моих поминовений с гулькин нос, но морально я усопших поддержу. И Мэлори, и остальным будет приятно, что в Срединном Пространстве о них не забыли. А в целом Люц прав: незачем на этом напрягаться. Следует делать не то, что маг или жрец на моем месте сделали бы гораздо лучше, а что я сам умею делать хорошо. С Эглананом уже рассчитался — на очереди Анзенкам. После похода к некрополю надо нанести визит старому кровососу и заставить пожалеть о сделке с эльфийским королем насчет капитана Гамбара. Вот это действительно Мэлори поддержит как ничто другое, когда она узнает. А я уж постараюсь, чтоб узнала. Выяснить бы только, как послания в Мир Теней передавать…
Ночи мы ожидали с легким беспокойством. Ясно, что с ее наступлением двери храма откроются, и мы сможем при желании его покинуть. А монстры с улиц и из других зданий попытаются проникнуть в храм? Начальные способности к сверхчувственному восприятию давали мне хорошее ощущение времени, и момент начала превращения Зальма из каменной пустоши в город я угадал безошибочно, хоть и часов не имел, и не видел ничего из происходящего снаружи. Чуть слышно скрипнули петли, дверные створки распахнулись. Невещественный свет в храме потускнел, сами собой зажглись свечи в светильниках по стенам и на потолке. Мы приготовились к обороне и пребывали в состоянии повышенной боеготовности, пока не убедились, что опасения напрасны. Ожившие коряги бродили по площади, иногда перед самым крыльцом, но ни одна не поднялась по ступеням и не вошла в притвор. Из домов, что мы могли видеть, никто не вышел.
— Обстановка снаружи точно такая, как прошлой ночью, — сказал я.
— Наверно, другой быть и не может: ведь мы испытания второго дня не прошли, — ответил Люцифер.
К крыльцу, отчаянно воняя падалью, приблизился гвардейский ящер. С целыми клыками, хвостом, и шипастым шаром где положено. Постоял, глядя на нас, но так как мы навстречу ему не поспешили, потерял к нам интерес и лениво побрел куда-то вбок, шкрябая когтями по булыжникам.
— Умница! — похвалил я его. — Шуруй к месту привязки. Мы тебя уже убивали, снова это делать неинтересно.
— А почему, собственно? — спросил Люцифер. — Второй раз убить будет проще. Повадки уже знаем. Выгоды получим те же, или сравнимые.
— Пожалуй, да. Пожалуй, мы не только сможем делать вылазки отсюда, но и отсиживаться между ними в храме, оставаясь неприкосновенными, пока находимся тут. Но не лучше ли еще отдохнуть до наступления дня? Считаю, что мы его пройдем без дополнительной прокачки на уже известных монстрах. А сумеем ли найти надежное убежище, и существует ли оно вообще для светлого времени суток, неизвестно.
