– Правильно, лучше перебдеть, чем недобдеть. Если у кого будет, что сказать, – пронизывающий взор дяди Люсика обвел каждого, – знаете, где меня найти. Сейчас верховая езда, после обеда рукопашный бой.
Виновник броска не объявился. Никто ничего не видел, всех в ту минуту отвлекло лечение Варвары. Пришлось просто принять и жить дальше.
Время пронеслось быстро. Ужин снова закончился раньше, чем стемнело.
– Настал час занимательных историй, – снова собрав всех на травке, объявил дядя Люсик. – Задание подготовили? С кого начнем?
Кто-то вызвался, полился словесный ливень. Иногда переходил в град. Покрапывал дождичком. Но мочил лишь макушку, не проникая в сердце. Одна, вторая, третья расказчица… Скукота. Стараясь не зевать, я со всеми выслушивал типичные истории про добрых царевен и злых соседских царисс, про неистребимую жажду получить все и сразу, ничем за это не заплатив и нисколько не утруждаясь. Это называлось добром. Кто препятствовал халяве, объявлялся злом и подлежал зверскому уничтожению.
– И сверкнул меч, и покатилась голова с плеч…
– И рассыпались злодеи в прах…
– И признали ее самой справедливой и посадили на царствие…
– И уничтожено было зло подчистую, а добро восторжествовало и управляло миром до скончания веков…
– И никто не смел больше нападать на счастливую страну, пока в нем царствовала великая царисса Евстратия…
– И служил ей меч-воевец верно до самой смерти…
– И не имели котомка-самобранка и простыня-самодранка ни сносу, ни прорехи…
– И собрались все хорошие и поубивали всех плохих…
Кто-то вышучивал серьезное и даже святое. Кто-то просто мечтал о чистом и высоком, считая это добром, а окружавшую унылую повседневность, соответственно, злом.
Для большинства понятия добра и зла выражались в формуле африканского князька: я увел у соседей коров и женщин – добро, у меня увели – зло. По окончании каждого сказания дядя Люсик кратко резюмировал, находя дельные мысли в самом невероятном и делая многогранные выводы из бесконечно плоского. Иногда он поглядывал на меня с Томой. Мы не горели желанием «лезть поперек батьки». Он не настаивал, слово переходило к следующей ученице.
Обидно, но ни Феодора, ни Карина, ни Аглая с Варварой (кто-то из них мог оказаться той сволочью, которая метнула копье) ничем не удивили. Для меня зло – то, что хочет меня убить. Что может защитить – добро. Так и живем, не мечтая о большем.
Из массы немножко выбилась Глафира, в свои годы довольно фигуристая соседка Феодоры. В ее исполнении сказочная царевна боролась с несокрушимыми силами за любовь трех заколдованных принцев, коих и собрала под своим крылышком к предсказуемому хеппи-энду. И никаких мечт о власти и халяве. Вместо жесткости и наивности предыдущих историй эта овевала чувственностью и даже некоторым эротизмом. Будь мы дома, я бы сказал: трезвый женский взгляд. Война и политика – мужикам, бабам – «был бы милый рядом». С учетом местных реалий – «милые».
Занятие затянулось, девочки начали уставать: то одна, то другая ворочались, меняли под собой ноги, вытягивали их. Головы крутились, восстанавливая кровоснабжение в шейных позвонках. Глаза щурились от солнца.
Почесав нос, дядя Люсик тоже сменил позу. Теперь он восседал на траве в позе мыслителя: локоть – на колене, подбородок – на тыльной стороне ладони, загнутой к шее. Из-под юбки торчала белая волосатая нога. Папринцию в странной для меня одежде было удобно. Все же, великая вещь – привычка.
Когда его лицо вновь поднялось к нам, в уголках глаз веселились чертики:
– Хорошая история. Добро победило, зло наказано, закон восторжествовал. Ничего лишнего. Но не хватает глубины. Словно от непознаваемого древа жизни нам предъявили одну ветку, пусть и огромную, которая закрывает остальное.
– Скорее, корни, – рискнул вставить я.
Папринций одобрил:
– Или так. Но там, в вышине, еще столько загадочного и неизведанного! Неужели не хочется взглянуть хоть одним глазком?
Вопрос был риторический. Девочкам хотелось не неизведанного, а в туалет и поспать. Кто-то не удержался и зевнул.
Дирижерским взмахом руки дядя Люсик пригласил следующую:
– Зарина. Ждем.
Моя соседка смутилась:
– У меня тоже… про заколдованного.
– Сюжет другой?
– Да.
– Ждем, – повторил папринций.
Зарина набрала полную грудь воздуха и начала:
– Жил-был принц. Ой, простите, еще не принц. Мальчик. То есть, жили две сестры с братиком… – Зарина совсем смешалась. Никто не торопил. – Однажды сестры пошли на бал к царевне…
Неслабым булыжником мне в голову прилетело открытие: сказки о принцах и принцессах, которые у нас рассказывали детям, для здешних детей – истории про настоящее.
– Мальчику очень нравилась царевна, и он тоже хотел на бал. Очень хотел. Он попросил волшебную фею: «Пожалуйста, отправь меня на бал!» «Как?» – спросила фея. «Сделай меня девочкой!» «Хорошо, – сказала фея, – но знай: ровно в полночь все станет как было. Поспеши». Обратился он в девочку, пришел на бал. Там он был самой умной, самой лучшей, самой красивой. Царевна хотела дружить только с ним. За пять минут до полуночи бросился мальчик-в-образе-девочки бежать. «Не уходи! – кричала ему вслед растерянная царевна. – Останься! Будь моей подругой!», но он убежал, а по дороге потерял сапог – очень большого размера для обычной девочки.
Дальше следовали розыскные работы, известные по «Золушке», и каким-то чудом, вне всякой логики, все закончилось хорошо:
– И увидела царевна, что девочка на самом деле мальчик. Она взяла его в мужья, и жили они долго и счастливо.
Дядя Люсик со скрипом вычесал из затылка несколько волосинок. В ожидании приговора Зарина тревожно замкнулась, обхватив поднятые к груди колени и сжавшись в комок. Публичные выступления явно не ее конек.
Хотя речь шла об отвлеченном, мне стало неуютно. Взгляд пробежался по окружающим: все тихо, спокойно, никто ни о чем не догадался. Просто глупая сказка. Задержанная порция воздуха облегченно покинула грудь.
– Это же близнец предыдущего рассказа, если по смыслу, – лениво уронила Аглая.
Она отвернулась к едва раскачивающимся верхушкам деревьев за забором, сладко зевнула и потянулась. Грудь выгнулась, глаза прикрылись, плечи расправились. Донесся легкий хруст. Аглае было наплевать на происходящее, но как же не высказать мнения? На что тогда ориентироваться подрастающей молодежи?
– Не совсем, – не согласился папринций. – В рассказе Глафиры девочка изначально билась за приятную будущую стабильность, которая определяла смысл ее жизни, здесь же сначала мальчик завоевывает сердце девочки как девочка-подруга, а потом девочка, ища дружбы, обретает любовь.
Я поочередно всматривался в лица возможных покусителей. Ни на одном ни капельки волнения или тревоги. Не там ищу?
