– Что же делать?
– Рррр! – гневно донеслось сверху.
Еще немного, и кто-то придет нас наказывать. А когда увидит труп…
– Чапа! – снова раздался направленный ко мне шепот. – Смотрик…
Дальше последовало нечто неразборчивое. Я вскинул голову.
Смотрик спускался. Оказывается, он не полез к выходу, а ждал в тесной горловине, чем закончится схватка. Сумев просочиться мимо раскорячившейся Томы, парень спрыгнул вниз и подставил мне сведенные ладони.
– Рр! – сделал подкидывающее движение.
Дошло. Я наступил ногой в распор его рук и сильным рывком был заброшен в дыру, где успел зацепиться за скользкий камень боковин. Тома надо мной карабкалась ввысь. Правило трех опор соблюдалось четко, иначе никак. Я тоже принялся перебирать по стенам руками и ногами. Внизу спокойно подтянулся на разведенных руках и втек в каменное жерло наш спаситель.
Опять спаситель. Ну-ну.
Вожак не следил, все ли вышли, и если кто не вышел, то почему. За него это делали альфа-самцы, практикующиеся для будущих схваток и поддерживающие свой авторитет высокоранговых. Они с удовольствием гоняли нас, безродных-беспородных, а отсутствие Гиббона если и заметили, то только обрадовались. Одним конкурентом на карьерной лестнице меньше. Общие интересы стаи их пока не заботили.
Стая спешно двигалась вверх по склону горы. Точка выхода из пещеры оказалась намного выше и в стороне от главного входа. Места здесь оказались вовсе непролазными. На одном коварном уступе сорвался и улетел вниз, спиной на камни, малец лет девяти. Я видел его удалявшиеся неверящие глаза.
Вид чужой смерти – невыносимо действенное средство от излишней самоуверенности. Мои движения стали еще точнее и вывереннее. Прежде чем совершить очередной четвероногий шаг, я убеждался в надежности опоры, за которую хватаюсь и которой доверяю жизнь.
Стая никак не отреагировала на смерть мальчика. Только мать взвыла. На ней висел еще более мелкий малыш. Вожак рыкнул, она стихла: находясь снаружи, требовалось соблюдать тишину.
Иногда, оглядываясь, мы видели, как в сгущавшемся вечернем полумраке в главный вход нашего оставленного прибежища втягивается большой отряд рыкцарей.
Вожак знал, что делал. Трое разбойников в той пещере, где человолки нашли нас с Томой, не шли ни в какое сравнение с готовым к бою соединением с гнуками в руках. Вожак знал, что это такое, иначе не увел бы стаю столь поспешно. Узкий вход можно защищать долго, но долго не значит вечно, и мы ушли без боя. Теперь карабкались все выше и выше, к вершине. Насколько я помню, мест для возможной стоянки там нет, только на той стороне перевала, у водопада, где мы ели вязкую овальную вишню.
Наверное, это была цель вожака. Но одно дело штурмовать гору днем легким составом, не обремененным мамашами с детьми, другое – как сейчас делали мы.
Хорошо, что пожилых в составе стаи не было. Или плохо, если понять причину. До старости здесь просто не доживали.
Вершина продувалась сумасшедшим ветром. Спускаясь, одна самка поскользнулась и поехала по камням, крепко разодрав ногу. Ей повезло, что у нее была пара: дальше самец тащил раненую на себе. Думаю, потерявшего способность передвигаться одиночку бросили бы. А то и съели. Хорошо, что не довелось узнать, как поступают в таких случаях.
Мы пробирались в темноте, отягощенной густым туманом. Затем туман снесло ветром. Оказалось, мы двигались не в привычном тумане, а в облаке. Скорее, в туче. Дул знобящий ветер, все ежились, цеплялись похолодевшими пальцами, отказывавшимися держать и держаться.
Все когда-нибудь кончается. Вымотанные, расцарапанные, замерзшие, мы рухнули под деревья на знакомой площадке. Даже летом здесь было холодно, что же говорить о ноябре.
У сердобольной Томы вновь прорезался материнский инстинкт.
– Чапа, ты не против… – Она смущенно указала на спасителя, часть вторая.
– Делай, как считаешь нужным, но если что-то замечу – извини, мне не до сантиментов. Не желаю второй раз наступать на те же грабли. Ты меня знаешь.
– Обещаю, ничего такого. Вообще. Но… позови его ты, – еще более конфузясь, предложила Тома, – а то он подумает…
Понятно, что он подумает. Типа благодарности или возобновления чувственной дружбы. А здесь – простое сострадание.
– Рр! – приподнявшись, позвал я съежившегося чудика, затем махнул на другую сторону от Томы, но на прощание показал кулак: – И не шалить! Сунешься – убью.
Тома притихла, обнятая с двух сторон. Борясь с холодом, мы все тесно прижались. Так, грея и согреваясь, уснули.
Глава 9
Утро принесло еще больше холода и голода. Воды было много, чего не скажешь о пище. Лишь корешки, сморщенные ягодки, кое-где оставшиеся на ветвях, и глупые насекомые, зачем-то забравшиеся в такую высь. И горькая трава, похожая на чеснок.
В этот раз Тома не купалась в водопаде, у нее даже мысли такой не возникло. Только умылась и быстро прибежала обратно – в теплый плен услужливых кавалеров.
Внизу в долине кипела жизнь, огоньки виднелись тут и там, в районе рыбосушильни тоже. Спускаться с горы вожак не осмелился. Почти весь день стая провела на площадке на грубом подножном корму, но к вечеру похолодало сильнее. Будь у нас одежда и одеяла или костер…
Для нагих тел холод вкупе с пронизывающим ветром грозил болезнями. Вожак повел стаю вниз. Не к огонькам, а в дремучие заросли. Там сразу нашлись какие-то съедобные листья. Раздалась разрешающая команда, и человолки налетели на раскидистые кусты саранчой, дружно обгладывая все, до чего дотягивались.
Дальше шли осторожно. Вожак чего-то боялся, точнее, кого-то, и завел стаю в самую глубь леса, куда продирались по одному, следуя гуськом. Первые создавали проход, последующие длинной гусеницей вливались в него, крайние заделывали тропу ветвями. Замыкали растянувшуюся колонну двое высокоранговых самцов, остальные вновь выстроились по ранжиру. Передо мной привычно маячил вздернутый задик Пиявки. Периодически она оглядывалась, глазки сияли, рот растягивался до ушей, обнажая отменные зубки. В одном месте пришлось перелезать корявый бурелом, она подала мне руку. Я воспользовался услугой, потому что действительно было сложно. Оттуда я помог перебраться Томе. Она протянула руку Смотрику. Тот еще кому-то. Так и двигались, пока вожак что-то не прорычал.
Стая дружно полезла на деревья. Не по тревоге, а расслабленно, лениво. В первые свои выходы я видел ночевку на деревьях: сидя в обнимку, привалившись к стволу или на животе, лежа вдоль большой ветви и свесив конечности. Не очень удобно, очень опасно, но других вариантов не представлялось. Сейчас все было не так. Стая рассредоточилась по густому лесу, высокоранговые пары привычно заняли крайние деревья, чтобы остальные находились в центре под присмотром, все погрузились в какие-то неведомые нам с Томой заботы. Каждый что-то делал, а мы, сунувшись на уже занятое дерево и будучи оттуда изгнаны, тупо стояли внизу, не имея понятия, что делать и как.
