Приказ остановил нас возле нескольких туземцев с непонятным инструментом у ног.
Позади меня началась возня. Косясь в стороны, я наблюдал, что происходит у соседей. К каждой жерди подошедшие местные цепляли что-то вроде плуга или сохи. Для меня это одно и то же. Например, тяпку от молотка отличу. И даже кирку от мотыги. Остальное – темный лес. Но я учусь.
Поставив несколько гусениц в ряд, позади за… пусть будет соха, за каждую соху взялось по одному туземцу. Надсмотрщиков осталось двое, по бокам. Карп и еще один, прозвищем или именем Зуй.
– Пшли!
Кнут снова обжег ягодицы. Четырежды четыре ноги, упершись, едва сдвинули соху с мертвой точки. Шеи напряглись, ошейники впились в мясо, сдирая кожу. Нижняя часть ошейника врезалась в грудь. До того свободно висевшая жердь поднялась к телу, елозя от ключицы до паха при каждом движении.
Дальше пошло чуть легче. В смысле, что очень тяжело, но не так, чтобы совсем. Ноги и руки отпихивали назад недовольную землю с силой, что казалось, это мы сейчас вертим планету. Как она вращалась до того, без нашей помощи, теперь казалось странным.
Внезапные шум и топот отвлекли от вселенских вопросов. Размахивая топорами, через поле пронеслось несколько молодых дикарей. Сплошь юноши, никаких девушек. Даже не юноши, а подростки. Раскраска у них была другой, как у зебр: равномерно белое и черное. Не черные узоры на белом, как у всех виденных мной, не считая монетоносца. Одежду составлял длинный узкий кусок ткани с дыркой посередине для головы – этакое пончо, спереди и сзади свисавшее до колен и перехваченное поясом из обычной веревки. Волосы у каждого заплетены в косу, как у китайцев в фильмах про старину. Парни с гиканьем умчались в сторону леса.
– Наверное, уже определяются, кто правый, кто левый. – В голосе Карпа слышалась ностальгия. – На днях будут новые молчуны.
– Упаси святой фрист! – непонятно буркнул Зуй.
Доносились только голоса. Видеть я не мог, но за разговором следил с интересом, каждое слово несло что-то новое и могло послужить отгадкой хоть чего-то.
– Думаешь, тебя возьмут в охранители? – осведомился у Зуя Карп, когда предыдущая тема исчерпалась.
– Надеюсь.
Святой фрист. Или Фрист, ведь это, скорее всего, имя святого. Молчуны. Охранители. Левый-правый. Новое росло снежным комом.
Около полудня туземцы устали. О нас не говорю, мы были скотом, чье состояние никого не волновало.
Прибежали еще несколько подростков в раскраске зебр и с макушками, странно подцвеченными синим. Уже не мимо, а именно к нам. Сбросив между гусениц заплечные мешки, вторая волна парней тоже унеслась к лесу. Все было сделано безмолвно.
Карп вывалил содержимое первого мешка прямо на землю.
Яблоки. Много. Большие, хрустящие…
Сочное «хрум-хрум» пахарей и конвоиров вызвало бурное слюноотделение. Впрочем, перепало и нам, «тягловой силе» раздали огрызки и гнилье, следя, чтобы досталось всем. Не ради справедливости. Для тяжелой работы нужны сытые здоровые работники.
Ошибся словом. Не работники. Рабы.
Огрызки и гнилые яблоки оказались всем нашим обедом. Потом мы снова пахали несколько часов подряд. До изнеможения.
Зуй, в отличие от Карпа менее лютый без повода, свирепел и избивал до полусмерти, если что-то шло не так. Что-то не так, по его мнению, произошло с соседней гусеницей, где сразу двое передних, скользнув по мягкой земле, завалились на бок, отчего остальные тоже опрокинулись. Кнут Зуя бил по телам без разбора – по ногам, по головам, по мордам. Визг и вой стояли несусветные.
– Остынь, – встал Карп на защиту бесплатной рабсилы. – Хватит.
Пинками они восстановили порядок, пахота продолжилась.
– Еще четыре левых, и все, – произнес кто-то из пахарей.
Раздался смех:
– Потом пять правых, и тоже все.
Гогот подхватили остальные. Интересно, о чем шутка?
– Рассчитываешь на солнечный круг?
– А ты нет?
– Лучше выбраться в начале, шансов больше.
Словно на другом языке говорят.
После сопровожденного кряхтеньем затишья вновь раздалось невыносимо непонятное:
– А мне всегда в лунном везет.
– В лунном можно остаться.
– Да, правых много.
– Тебе какая разница? Хоть раз оставался?
– У Рыкуни спроси, каково это – два цикла в остатке.
Птичий язык какой-то.
Работы прекратились, когда солнце решило сыграть в прятки и полезло за горы. Я машинально отметил, где запад. Кто информирован, тот вооружен. Даже если не пригодится. А если да?
К своей яме мы доковыляли почти в темноте. Нам туда сыпанули еще каких-то объедков. Обильно сыпанули, хватило всем.
Смотрик, уже занявший наше место, подвинулся. Сегодня получилось чуть свободнее, чем вчера. Вон оно что: сейчас нет Второклашки, который прошлой ночью спал с другой стороны от меня. Наверное, тоже попал к самкам.
Несмотря на дичайшую усталость и ломоту всего, что себя ощущает, никак не спалось. Заложив руки за голову, я анализировал прошедший день. Что бросилось в глаза? Отсутствие женщин. Не наших самок, хотя их тоже, а местных. Вообще не видно. Словно здесь духом святым размножаются. Или…
Поплохело. До рези в сердце. Перед глазами встала Тома. Неужели…
Нет, даже не думать об этом. Не может целый народ, пусть небольшой, ждать, когда с гор к ним свалятся ходячие инкубаторы. Бред. Здесь должны быть свои женщины, просто я видел только одну часть долины.
Но заноза в душе осталась.
Еще здесь не было металлов (за исключением монеты-кулона), а также меха и кожи. Кнуты – веревочные, топоры подвешивают на веревочные же пояса. Выходит, здесь вообще не водится живность, даже волки-собаки. И лошадей не видно. Пашут нами, а когда пойманную стаю еще вели, в поле работали сами туземцы.
Дошло ли сообщение о нас до неизвестного Вечного? Если да, почему он ничего не предпринимает? Сколько ждать реакции на наше появление – зверей, назвавшихся людьми?
Еще один момент. Питание. Удивительно, но желудок справился и с грязной водой, и с прогорклыми объедками. Вспомнилось: «Мой руки перед едой, с полу не едят, фрукты немытые…» Три раза ха. Посмотрела бы мама… нет, не надо. Долгих ей лет, а не подобных зрелищ.
Утро принесло такой же помойный завтрак, и начался новый день. Сегодня в гусеницы нас ставили без разбора, я вновь оказался впереди. За мной привычно пристроился Смотрик. За ним еще двое, даже не видно, кто. Теперь и не увижу, пока не распрягут. Или голову придется выворачивать, а это карается кнутом, уже проходили.
– Пшли!
Карп привычно хлестанул, но удар пришелся по чьей-то чужой спине. Жизнь налаживалась.
