Драться с женщинами я не собирался.
– Да ладно, понял уже. – Убравшись с перины, я обосновался на полу, практически в выводящем в темный коридор проеме. Спать на камнях мне не привыкать.
Ощутив позади пустоту, Мерилин приподняла голову, поискала меня взглядом и, вытянув ногу, толкнула ступней, привлекая внимание.
– Рр! – постучала она ладонью по перине рядом с собой с другой стороны от беспокойной соплеменницы.
– Рр, – поблагодарил я и с удовольствием вновь влез на мягкое.
Обе соседки лежали на правых боках, я разместился между ними так же. Почти получилось никого не задеть. Закрыв глаза, я справился с дыханием и принялся считать про себя, вызывая сон старинным способом. Раз, два, три, четыре… Обычно считают овец и прочий зоопарк, но когда тебе пятнадцать и гормоны лезут из ушей, а вокруг…
Мерилин сонно обняла меня как ребенка. Но тут возмутилась Анджелина.
– Грр! – резко обернулась она, клацнув зубами так, что почти задела нос. Я вскочил.
– Да ну вас.
Громко топая, я вышел в коридор, прямо под направленные стрелы охранителей.
– Скажите Фристу, пусть ведет меня назад в яму, его гостеприимство мне не понравилось.
Черт, они же глухонемые. Но по лицу-то,надеюсь, поймут, чего хочу.
– К Фристу! – медленно выговорил я, отчетливо двигая губами.
Один лук с взведенной стрелой качнулся вглубь коридора. Меня приглашали. Может, стража вовсе не глухая, а прикидывается?
Не мое дело.
Меня повели в сторону главного зала, два охранителя сопровождали на расстоянии. Перед самым входом пришлось остановиться, Фрист был занят. Донеслось:
– Тирана, Великий.
Голос был девичий, ничем не отличавшийся от таких же, что звучали вчера. Уставившись в серый камень стены, я замер в нескольких метрах от конца коридора.
– Тирана, принуждал ли кто-нибудь тебя к этому решению?
– Нет, Великий.
– Уверена, что достигла истинной взрослости?
– Полностью.
– Готова стать равной и полноценной?
– Жажду этого.
– Знаешь о новых обязанностях в новой жизни?
– Горю в нетерпении их исполнить.
Я переступил с ноги на ногу. В ответ на мое непроизвольное движение из черных глазниц под красными лбами полыхнуло настоящей адской злобой. Никто не смел шелохнуться: в зале вновь происходило «таинство».
По шеям бы за такие таинства.
– Хорошо. Теперь ты. Как зовут тебя ныне?
– Герана.
– Твое решение самостоятельное?
– Более, чем.
– Понимаешь, что новая жизнь принесет новые обязанности?
– Для этого я сюда пришла.
Старик охмурял новых девчонок. Понятно, традиции, освященные веками ритуалы… Но ритуалы кто-то придумал, традиции кто-то установил. Я даже знал этого кого-то. Будь моя воля, размазал бы его по стенке, а дурехам всыпал ремня, чтобы головой думали.
А невидимый обряд продолжался, началась проповедь:
– …в усердии не ослабевайте. Утешайтесь надеждою. В нуждах ближних своих принимайте участие.
Ага, сейчас происходит спаивание, я помню процедуру. Святой напиток плавит девкам мозги, выбивая последние капли трезвомыслия.
– Тирана и Герана, удалите с себя детские одежды, ибо недостойны вас отныне.
Сколько их, таких, прошло через руки старца? Сколько еще пройдет?
Вспомнился масляный взгляд Мамона, приведшего вчера Люрану и Верану. Хранитель люто завидовал задержавшемуся на этом свете начальнику. Возможно, именно Мамон займет его место после смерти. Смену содержиого в халате и на троне окружающим подадут как очередное переселение душ. И другой голос станет вещать слова отработанной церемонии:
– Краски – враги серости, желания – враги однообразия, мужчины – враги одиночества. Вожделение – признак взросления, наслаждение – награда за муки, дети – награда и плата за наслаждение.
Красные рожи охранителей тупо и свирепо глядели на меня, следя, чтоб не взбрыкнул ненароком. То, что происходило вокруг, их не касалось. По словам Фриста, им неплохо во дворце. Догадываюсь, почему. Как в свое время точно заметил Жванецкий, что охраняешь, то имеешь.
– Отныне вы – женщины, ваш долг – дарить радость, принимать радость, вынашивать и рождать радость.
Слабый ветерок приносил запахи, дорисовывавшие картину. Краски размазаны, идет завершающее прелюдию обнимание. Девочки плывут, старик балдеет.
– Отныне и всегда, да пребудет так!
Хлопок в ладоши.
– Омыть!
Служанки провели лунатически ступающих соискательниц в наш коридор. Похожие на работы сумасшедшего декоратора, девушки вздрогнули, заметив меня, ладошки взлетели к груди и промежности. Я тоже интуитивно прикрылся. Надо же, руки вспомнили былые нормы приличия. Забыть к чертовой бабушке. Считают зверем – буду зверем, так назверячу, не нарадуются.
Девушек увели, меня представили очам отряхивавшего руки старикашки.
– Позабавились? – Руки чесались добраться до плохо выбритой сморщенной шеи.
Фриста это позабавило.
– А ты? – Омытые ладони он еще раз промакнул в отдельном горшочке, затем вытер тряпочкой. Лицо расплылось в улыбке: – Я устроил тебя в такую замечательную компанию.
– Зачем?
– Чтобы не скучал.
– Точнее, чтобы вы не скучали.
– И так тоже. А ты скучный. – Он зевнул.
– Вы знаете, что охранители нарушают закон зверолюбия?
– Не может быть.
– Они делают то же, за что сожгли Шантея.
Сейчас Фрист спросит, видел ли я преступление собственными глазами, и это будет моим концом. Но он растекся в добродушии:
– Неправда. Шантей грешил со зверями, а для охранителей я возвел ровзих в равные.
Сказать, что я удивился – что соврать на присяге. Не удивился – возмутился!
– В равные?!
– Я же Святой Фрист, – мило напомнил собеседник.
Вспомнилась притча, как в пост хитрый поп окрестил порося в карася. Похоже, здесь тоже умеют мыслить креативно.
– Но тогда… – Мысль ударила током. – Помещая меня к новообращенным, вы толкали на преступление их и меня!
– Именно, – спокойно кивнул Фрист. – Вы все подтвердили свою безгрешность. Поздравляю. Наказания не будет.
В мозгу зудела новая мысль:
– Если такое возможно… обратите меня и Тому! В смысле – возведите.
– Не понимаешь, чего просишь.
