– У меня ощущение, – ковыряясь в земле, шепнула Тома, все еще размышлявшая о дружественной волчьей стае, – что человолки – выкормыши тех волков.
– Согласен. Мы присутствовали на встрече родственников. А первым мауглей мог стать ребенок с причала, оставшийся без родителей. Пару себе он мог украсть в деревне.
– Или она тоже была с причала, – донесся вздох.
– Как они наращивают численность, мы вчера видели. – Я с отвращением покосился на новых «сородичей». – Жаль, затылки гривами прикрыты, татуировок не видно. Сразу отличили бы, кто деревенский, кто местный.
– У высокородных тоже нет татуировок, – напомнила Тома.
– И у пришлых, типа нас с тобой, – дополнил я.
– Значит, не узнать, кто откуда.
– У Смотрика есть татуировка?
– Нет, – мгновенно ответила Тома.
Ага, проверяла. Значит, одно из трех. Ладно, забудем.
Ужин кореньями был паршивенький, но он был. Уже счастье.
В пещеру вернулись поздно. Постепенно все утихли. Даже маленькие дети. Усталость брала свое.
Ночь выдалась холодной. Дул ветер, завывая в каменных проходах, по телам скользил зябкий сквозняк. Поворочавшись, Тома придвинулась к моей спине.
– Насчет Смотрика даже не заикайся, – упредил я вопрос. Или предложение. – Переживет.
– Я вообще молчу, – с укоряющей обидой выдала Тома.
– Кстати…
– Когда ты говоришь «кстати», обычно оказывается совсем некстати.
– Я же не специально.
– Ладно, чего?
– Не переименовать ли его в Лизуна? Хотя, только начни, вдруг придется и дальше…
Ответом стал удар коленом под зад, отчего я чуть не поперхнулся.
Посмеявшись, я пожал Томе руку.
– Прости. Пусть остается только Смотриком, мне так спокойнее.
Новый пинок прилетел в заранее подобравшуюся ягодицу. Уже не такой сильный, больше для проформы.
– Все, молчу, как рыба об лед. Хотела бы сейчас рыбы?
Меня настиг третий пинок.
Полежали молча.
– Красивых снов, – наконец, прошептала Тома, тепло устроившись и подарив тепло мне.
– И тебе красивых.
Я в очередной раз оценил местное ночное пожелание. Не покоя, как на родине, не добра, как в западных странах, а красоты.
Поспать не удалось. Ни спокойно, ни красиво, ни по-доброму. Никак. В глубине пещеры загуляла «собачья свадьба». Ладно, пусть будет волчья, хотя вряд ли истинные волки опустятся до такого срама. Одинокую самку, позволившую добраться до себя не предлагавшему стать парой самцу, окружила быстро сменявшаяся свора. Самка огрызалась, пыталась вырваться, скулила. Поздно. Ее не отпускали. То и дело раздавался новый подчиняющий рык, переходивший в утихающий утробный рокот и заканчивавшийся довольным урчанием. Другие члены стаи смотрели на это ровно, без интереса, или вовсе не смотрели, ночь все-таки. Мамаши отвернулись, прижимая к себе сонных детишек. Низкий ранг «невесты» не позволял вожаку вмешаться, если это не мешало жизни стаи и установившемуся порядку. Видимо, не мешало.
Почти заснувшая Тома приподнялась на шум, обреченно покачала головой и перевернулась на другой бок. Я тоже отвернулся, прижавшись к дремотно-теплой спине боевой подруги, и моя рука успокаивающе легла поверх ее холодной руки.
А позади громко и сочно гуляла «свадьба». Неслись смачные звуки, будто разъяренный папаша охаживает ремнем пойманного на первом курении подростка. Подросток стонет, вскрикивает, бьется в конвульсиях, естественной реакцией еще больше распаляя прибабахнутого родителя. С животной непосредственностью продолжался чувственный шабаш, пулеметные трели сменялись короткими автоматными очередями, очереди – выстрелами. Чего не желали видеть глаза, прекрасно слышали уши. Уши передавали информацию в мозг. Мозг, не разобравшись, отправил дальше. Я с ужасом моргнул, лицо вскипело краской стыда…
– Н… не специально, – сипло выдавил я, отпрянув на долю секунды позже, чем требовалось, чтобы позор не заметили. – Прости.
Жар пылающих ушей, казалось, ощущался даже вспотевшими пятками.
– Понимаю. Гормоны, – дождавшись своего звездного часа, уела Тома.
В спокойном деловитом голосе звучало торжество победительницы скачек, в которых я поставил не на ту лошадь и теперь просто вынужден начать оправдываться, подтверждая изначальную правоту Томы. Дескать, сам такой, а на нее, бедненькую, наезжал.
С правотой не соглашусь, а оправдываться действительно пришлось.
– Именно. Прости. Я стараюсь успокоиться.
– Не надо стараться. Выкинь из головы вообще. Думай о птичках.
– О чем?!
– О чем хочешь, кроме того, о чем думаешь. Сразу полегчает.
Ей самой бы такой совет в свое время.
Да и толку-то от совета. Слова правильные, а как воплотить? Я очень старался не думать, не чувствовать, не дышать, но не мог не слышать, как невидимый обезумевший боксер с обеих рук лупит боксерскую грушу, возненавидев ее и возлюбив одновременно. Затем пришлось видеть, но уже иное – начавшее происходить в другой стороне, как раз перед глазами, потому что вожак, до тех пор лежавший спокойно, вдруг поднялся. Его не волновала ветреная молодежь, устроившая в пещере бедлам. Он вообще не смотрел на них. Однако гуляющая «свадьба» навевала определенные мысли. С хрустом качнув головой в одну сторону, затем в другую, главсамец потянулся невероятными лапищами, что позволяли с правом занимать давно завоеванное место. Усмиряющий до дрожи в коленях, грозный и одновременно масляный взгляд просканировал пещеру.
Шаг вперед – и косматая туша замерла. Чудовищные мышцы поигрывали, наливаясь мощью и нагоняя жуть на окружающих. Гигант словно позировал. Смесь тролля с Терминатором. Он никуда не торопился. Он наслаждался ожиданием, наслаждался властью, наслаждался предрешенностью и невозможностью для остальных изменить что-либо. Он – король. Все – рабы. Так есть и так будет, пока не явится кто-то более могучий. Когда-то так будет. Но когда еще, а на сегодня все, кто мог бросить вызов, побиты.
Тома больше не делала вид, что спит. Кто-кто, а она понимала, чем грозит новый поворот кино про нашу жизнь. В четыре неспокойных глаза мы следили за новым шоу на нашу голову. Жалкие подростковые мышцы, соломинки в сравнении с дубовыми стволами вожака, обратились камень, твердый и хрупкий. Глаза остановились, зато сердца и мысли понеслись аллюром, превосходящим по скорости первую космическую.
Оптимист, находясь между двумя неприятностями, загадывает желание. Я загадал, чтобы пронесло. Въедливый мозг добавил к формулировке, учась на прошлых ошибках: не в физиологическом плане. Хотя позывы уже начались.
С приближением тяжелого, как чугун, липкого взгляда грудную клетку сдавило темным предчувствием. Вожака, в плотоядном оскале озиравшего пещеру, не заинтересовали облепленные детенышами матроны с мощным выменем и могучим тазом. Обошел он и молодых мамаш, кормивших грудью или вынашивавших новое поколение. Перескакнул потрепанных затасканных искусительниц, которые вдруг вскинулись, заворочались, воспрянули в жажде невероятного шанса. Не обратил внимания ни на одну чужую самку, пахнувшую своим избранником.
