Невозможно поверить, но свершившийся переход в разряд неодушевленности принес с собой великую свободу – безоговорочную, небывалую. Свободу и… вожделение, вдруг прорвавшееся наружу в позе, мимике и закатившихся глазах. Словно первое на ниточке вытянуло за собой второе – паровозиком, где локомотив полной самоотдачи сцеплен с последующими вагончиками освобождения, жажды повиновения, страстного желания подарить радость и, наконец, получить ее. Такой поезд идет вперед только в правильно подобранном полном составе.
Все остальное перестало существовать, размылось, исчезло, как сон во сне. Томино лицо изменилось до неузнаваемости. Охваченная сразу жаром и ознобом, она выгнулась дикой кошкой. Изо рта вырвался звук – жадный, нечеловеческий. Горловой рык перешел в глухой утробный, прорвавшийся из самых недр. Взмокший лоб опустился на холодный камень пола.
Клещи звериных пальцев смяли сгущенное молоко ягодиц. А мои пальцы лихорадочно разматывали пращу. А пальцы вожака сжались крепче, драконьи когти впились – будто проткнули сочную мякоть, как вилы копну свежескошенного сена. Дрожащая Тома вскинула голову, не открывая глаз. Ее лицо пылало, грудь вздымалась, кожа вскипала пупырышками, шла волнами, а волосики на ней, там где были, вставали дыбом. Боже, и это Тома. Та самая Тома, с которой в далеком детстве мы сидели на соседних горшках. С которой делили радости и невзгоды от первых детских до дерзко-взрослых последних, проходя вместе огонь, воду и медные трубы. Оказалось, что я совсем не знаю ее.
Самое паршивое – опомнившись, она не простит произошедшего ни себе, ни мне.
Я подобрал подходящий камешек и приготовил еще один. Я спешил. Невыносимое зрелище туманило мозг, опуская его в сгустившиеся вязкие сумерки.
– Я берегу честь и репутацию, ведь потом они сберегут меня, – поднимаясь и раскручивая оружие над головой, заговорило во весь голос мое естество. Слова школьной молитвы полились сами, как молоко из дырявой упаковки. – Я не прошу, я действую. Для меня нет невозможного. Я никогда, никогда, никогда не сдаюсь. Меня можно убить, но нельзя сломать.
Человолки опешили. Тома вздрогнула. Вожак обернулся ко мне и бешено зарычал, восстанавливая порядок. При таком рыке любое существо обязано бухнуться на спинку и послушно задрать все четыре лапки: слушаю и повинуюсь, господин.
Фррр… фррр… Праща раскрутилась. Только бы не попасть в Тому. И не промазать. Второго шанса не будет.
– Меня бьют и будут бить, пока я это позволяю. Я не позволю меня бить. Я буду бить первым. Зашита и оборона – отсроченная смерть. Бой должен заканчиваться в один удар. И он должен быть моим. И он будет моим.
Камень размером с гусиное яйцо унесся точно в лицо вожака, через долю секунды он должен с хрустом вмяться в него, вбивая внутрь лицевые кости… но реакция противника оказалась фантастической. Дернув шеей, вожак в последний момент уклонился. И центнер смерти прыгнул на меня.
До второго камня моя рука не дотянулась. Я пытался толкнуть врага ногами, но это все равно, что пихаться с горой. Движением лапы меня отбросило на стену, разбившееся на разнородные кусочки тело сползло на камни, не в силах пошевелиться и ощутить себя чем-то единым. В глазах заплясали цветные пятна.
И тут в затылок приближавшегося, чтобы прикончить, зверя прилетел здоровый булыжник. Тома? Нет, она только приходила в себя, с открытым ртом наблюдая за понесшимися вскачь событиями.
Смотрик! Еще один замах – и в вожака понеслась вторая каменюка. Первый… и, возможно, последний настоящий поступок в жизни нашего странного приятеля.
Помотавший головой вожак как раз обернулся и вновь легко отклонился от летящего в морду снаряда. Человолки в пещере замерли, понимая, что обычным принуждением к миру теперь не кончится. Будет кровь. Много крови. Осталось дождаться, чтобы узнать, чьей.
Вожак двинулся на нового врага. Собравшись, я кое-как поднялся и шагнул вслед. Запрыгнуть на шею и сломать ее? Не хватит сил – раз, противник не позволит – два. Ноги едва держат, голова шумит, враг силен и опытен. Осталось либо признать поражение, либо умереть с честью.
– Чапа, не надо! – выкрикнула Тома.
Вожак обернулся ко мне.
Баммм! Баммм! – стучало то ли по голове, то ли в сердце. Меня шатало. Праща, намотанная одним концом на руку, не могла помочь ничем, кроме отбора времени на заряжание и раскрутку. Этого времени не было.
До меня вожаку – два шага. Но легкое «фхх» запущенного Смотриком камня он не только услышал, но и внутренне просчитал, не оборачиваясь. Он легко отклонился в сторону…
Второй камень ударил в его висок. Вожак дернулся и непонимающе оглянулся: Тома тянулась за новым снарядом. Она была совсем рядом с разъяренным хозяином пещеры, почти под. Раскрытые лапищи потянулись к ней… и я прыгнул вожаку на спину. Веревка пращи захлестнула толстую шею, я дернул за намотанные на ладони концы и потянул изо всех сил.
Чудовищный самец захрипел, попытался влезть пальцами под удушающий захват, освободиться…
Тома врезала ему по морде острым осколком обрушившегося сталактита. Потом по ребрам. Откинутая могучим локтем, она вновь поднялась, добралась до ног и принялась лупить, куда доставала: по костям, по мышцам, по коленным чашечкам.
На подломившихся ногах вожак опрокинулся на спину, расправляясь с главной угрозой – со мной и моей удавкой.
Каменный пол ударил не хуже противника, я едва не потерял сознание. Намотанные концы веревки спасли положение. Тома встала над упавшим вожаком и со всей силы впечатала острым концом камня в солнечное сплетение.
Еще несколько конвульсий, и поверженный монстр затих. Камень выпал из Томиной руки, она села на землю, почти упала. Я еще с минуту давил шею давно не дышащего врага. Взмыленные извилины вздыбились и едва не выпрямились, не давая забыть, как в конце любого боевика считавшийся убитым враг встает и причиняет героям уйму неприятностей. Правда, в итоге он всегда заканчивает жизнь красивым насаживанием на подвешенный крюк или торчащий штырь – чтобы герой не мучился угрызениями совести по статье «не убий». И происходит это, как правило, исключительно после схватки один на один с главным героем.
Нет, дуэли с таким чудищем я не потяну, однозначно. Разные весовые категории – как минимум. И в схватке прирожденного убийцы с прирожденным ленивым интеллигентом, пусть и помещенным для обучения выживанию во враждебную среду, победа стопудово будет на стороне той силы, что практику предпочитало теории. Даже несколько человеческих сил против одной звериной – несравнимо мало. Но. Несколько человеческих умов против звериного…
Сим победиши. Аминь.
– Чапа, все. Отпусти, – тихо вымолвила Тома. – Все кончилось.
Я отпустил только через минуту, удостоверившись, что дышать тело не собирается, и, механически подняв уроненный Томой камень, проломил трупу висок. На всякий случай. Назовем это контрольным выстрелом.
Поднявшись на две ноги, я обозрел поле битвы и затихшую стаю. Никто не шелохнулся. Все смотрели на меня.
