– Грррррр!!! – что есть мочи рыкнул я на них.
Король умер, да здравствует король. Я убил вожака. Теперь я вожак.
Часть пятая
Третий лишний
Глава 1
Разум закрылся на переучет. Вышел на время. Сейчас он был не нужен и, видимо, знал это, а деликатность – замечательная черта именно разума, нигде ниже мозга не замеченная.
Как точность – вежливость королей, так безграничная тактичность – вежливость разума. Умение в нужный момент отойти в сторонку. Сделать вид, что исчез, попрощавшись и потихоньку затворив за собою дверь. Потому что если все время думать умом, им можно подвинуться. Иногда нужно думать чувствами. Сейчас мне и Томе был нужен покой – отстраненный, абстрагированный от всего.
Тома была не в себе. Случившееся потрясло так, что теперь она сжалась в калачик, обняв колени и спрятав лицо, и не желала выходить из состояния полной прострации.
Я бережно перенес ее на удобное место вожака. Стая молча наблюдала в ночи за происходящим, никак не выказывая мнения и не вмешиваясь.
– Что-то болит? – прошептал я в маленькое прозрачное ушко.
– Нет, – всхлипнула Тома, постепенно успокаиваясь. – Прошло.
Она постаралась расслабиться, и напряжение мышц потихоньку схлынуло. Ее веки вновь прикрылись – теперь без внутреннего надрыва, спокойно, в объятиях моих крепких рук, чувствуя их нынешнюю надежность и непоколебимость, готовность урыть всех, но не дать в обиду.
– Все нормально? Точно?
«Как такое может быть нормальным?!» – сказало тело под моими чуткими пальцами.
– Все хорошо, – вслух вышептала Тома, а ее лицо уткнулось мне в грудь.
Говорить не хотелось. Ничего не хотелось. Только лежать вот так и ни о чем не думать.
Словно волна прошла по берегу, смывая на песке следы, еще минуту назад казавшиеся значимыми, что-то решающими, куда-то ведущими. Никуда они теперь не вели, их не стало. Будто исписанную черновую страницу перевернули на чистую сторону, все ушло, задвинувшись в бездонно-павшее прошлое. Я наблюдал, как оледеневший, заиндевевший взор Томиных глаз, возвращающихся из неведомых глубин в нашу далеко не тихую обитель, осторожно теплел. Дурной сон развеялся.
– Все кончилось, да? – она устало улыбнулась.
– Нет, – честно сказал я.
Время не терпело. Пришлось прояснять ситуацию.
– Сейчас мы – короли. Ночь может пройти спокойно. Не факт, но может. Думаю, это максимум, который у нас есть, утром самцы опробуют нового царька на прочность.
– Мы справимся! – воодушевленно заявила Тома.
Что-то не о том она думает.
– Задушим всех? По очереди?
Тома опустила голову.
– Нужно уходить, – сказал я. – Сейчас же. Пока нам позволяют делать все, что хотим.
– Тогда пошли. – Она решительно встала.
Еще один камешек лег в пращу, и мы осторожно двинулись из пещеры на выход, оглядываясь и шарахаясь от каждого звука. Праща покачивалась, взгляды откровенно трусили, поджилки тряслись.
Ничего не случилось. Нас не остановили. Дозорный отвел взгляд. Оказавшись на свободе, мы бросились вниз по склону, а на ближайшей площадке остановились, посмотрели друг другу в глаза – и обнялись от избытка чувств. У Томы текли слезы радости. Меня била нервная дрожь.
Человолки остались позади, перед нами лежал весь мир.
– Идем к пещере Борзого, там наши одежда и оружие.
– Знаешь, куда идти? – удивилась Тома.
– К подножию горы. – Я быстро намотал пращу на ногу. – Сориентируемся ближе к месту.
Луна освещала дорогу. Мы не боялись ночи. После жизни волками страшнее, казалось, не может быть ничего.
Мы прошли пару километров, когда сзади раздалось:
– Стойте!
Так люди становятся заиками. Голос несся с горы, где из людей только мы, куда люди вообще не заходят, а оказавшись поблизости даже самые отважные воины носа не кажут из лагеря, с ног до головы обвешанные оружием и гурьбой ждущие нападения волков… Тем более – ночью.
– Тома! Чапа!
Ночь в этом мире сакральна. Скорее можно увидеть призрака, чем человека. Тем более бегущего, который кричит во всю мочь.
– Стойте же! Подождите!
Длинная белая грива развевалась от скорости, босые ноги не знали, куда наступали, но не сбавляли темп. Мускулистое тело без признаков одежды летело как по воздуху. Смотрик. Он догонял нас на двух конечностях, иногда срываясь на четвероногость, но поправляясь и вновь становясь только на задние.
– Ты говоришь?!
Два изумления – неверящее и радостное – слились в одно.
– Плохо. Давно не говорил. – Догнав, теперь он старался отдышаться.
– Погони нет? – первым делом осведомился я.
– Никто не рискнет без приказа. Приказать некому. Скоро начнутся драки за первенство. Потом нас найдут и убьют. Мы нарушители.
Он говорил кратко, отрывисто, четко проговаривая слова.
– «Нас»? – обратил я внимание. – «Мы»?
– Возьмите меня с собой.
Поражавшие невероятной синью глаза Смотрика состояли из мольбы, преданности и опустошенности. Возвращаться ему теперь некуда.
– Он помог нам, – аккуратно напомнила Тома.
Этим ее отношение к попутчику прояснилось. Мол, только это, ничего больше.
Паренек стоял перед нами замученный, жалкий, несмотря на внешнюю твердость и даже некоторую могучесть. По сравнению с нами, естественно. Загорелое тело, когда-то бывшее светлокожим, коричнево бугрилось. Спутанные сальные волосы словно смочили водой или геля не пожалели, они почти достигали нижней светлой поросли, ниспадая витыми локонами ниже груди, за спину и на плечи. Белые на мускулисто-темном. И синева огромных глаз чуть выше – на правильном лице без признаков прыщей. Красавец, однако. Даже завидно. Портило впечатление только постоянное желание сгорбиться, стремясь вниз, к земле, от которой лицо оказалось так далеко.
– Почему ты говоришь? – спросил я. – Еще кто-нибудь в стае говорит?
– Только я. Меня взяли большим, остальные родились в стае или думают, что родились в ней.
– Помнишь свое настоящее имя?
Это волновало Тому. Смотрик пожал плечами:
– Кажется, меня звали Юлиан. Единственное имя, которое могу вспомнить.
Ого. Даже у Томы брови на лбу едва поместились. У деревенских жителей имена больше похожи на прозвища.
– Из войников или еще круче? – полюбопытствовал я.
– Не помню.
– Тогда не отставай, Юлиан, – бросил я, соскакивая вниз по камням. – Если повезет, найдем твоих. В любом случае, выведем в люди, а там, глядишь, и семья обнаружится.
