Ойкнув, она резко присела и вновь прикрылась.
– В пещере есть ответвления и перепады. – Я мужественно глядел в другую сторону. Ну и цирк устроила Варвара. Здесь, в отличие от моего прежнего мира, нравы немного другие, к природе более близкие, но когда ты один в присутствии пятнадцати… ощущения, скажем прямо, зубодробительные. – В основном было только слышно.
– В основном? – осторожно повторила за мной Александра. Ее мокрые пряди свисали волнистой бахромой, синхронно раскачивались и липли к коже в самых странных местах, рисуя фантастические узоры. Чуть склоненное набок лицо улыбалось то ли мечтательно, то ли иронически. Александра переглянулась с насмешливо фыркнувшей Ярославой.
– Девочек слишком волнуют вопросы пола, – задумчиво проговорила Варвара. – Нужно провести занятие на эту тему. Пока не поздно. Школу когда еще отстроят.
Да, пока не поздно, сразу же внутренне согласился я. А то такого наворотят…
– Правильно. Как старшая, подумай, как это сделать, и проведи, – распорядился я.
– А что тут думать? – хмыкнула Варвара. – Мама водила меня на такие занятия в прошлый поток. Кое-что помню.
– И по вопросам пола?
– По ним в первую очередь. – Улыбка у Варвары вышла сардонической. – Я такая же была, – взмахом подбородка она указала на самых младших, при этом самых любопытных и неуемных.
Неслышно выплыла из окружающего небытия Антонина – нереальная, словно тень отца Гамлета. Ладони прикрывали самое необходимое, которого при ее богатырском сложении имелось немало. Напористый взор быстро нашел меня:
– Я оставила доспехи следующим дозорным, пусть пользуются, пока их одежда сушится.
– Правильно, – одобрил я.
Глаза Антонины сузились, немаленькое тело выпрямилось.
«И все?» – как бы сказала она.
– Ты молодец, – прибавил я. – Нашла лучшее решение. Так держать.
Тяжело быть командиром. Нужно думать даже о подобной ерунде.
Антонина чуть расслабилась, но не присела к костру со всеми. Донесся ее суровый голос, как бы обвинявший собравшихся во всех грехах:
– Говорят, я многое пропустила.
– Не многое, но кое-что, – признала Варвара.
– Не верю, – без обиняков заявила Антонина. – Клара сказала, что я полжизни потеряла. Полжизни для меня не кое-что, а намного больше.
Я понял, что пока вопрос не закроется, покоя не будет.
– Что предлагаешь?
– Тоже хочу полетать, – сказала Антонина с видом оскорбленной справедливости и добавила в свое оправдание: – Как все.
Заметив мой настрой решить проблему, Варвара начала подниматься. Я остановил ее нажимом на плечо:
– Не надо, отдыхай. Справлюсь. – И повернулся к Антонине: – Пошли.
Я шагнул первым, чтобы не видеть провожавших глаз, и при вставании инстинктивно прикрыл ладонями лишнее. Не совсем, конечно же, лишнее, но в нынешнем окружении. Недавняя дозорная с удовольствием отправилась следом – наверстывать упущенную половину жизни, а по возможности, в чем я нисколько не сомневался, урвать что-то и для второй половины. А то и для третьей. Для женской логики такое тоже считается нормальным – половин у женщин может быть столько, сколько необходимо.
Вода в озере выглядела жидким льдом.
– Брр. – Снова лезть в холод не хотелось.
Надо. Ежась, я ступил в обдавшую обмораживающим пламенем жижу. Антонина стойко двигалась следом. Мы зашли на самую глубину, по пояс. Глубже здесь не бывает, если самому не выкопать.
Окрестные деревья чернели и бросали на берег страшные тени. Ночь обнимала, как скволыга свой сейф со сбережениями, захапущими лапами стремясь ухватить также все остальное, до чего сможет дотянуться, но мы с царевной ей не давались – вода блестела, и мы немного видели друг друга. Рост спутницы равнялся моему. В плечах и бицепсах мы тоже были одинаковы. Разница в том, что в местах, где у меня бугрилось, у Антонины пышно округлялось. А чем ниже, тем больше я проигрывал в мягкости и выигрывал в стройности. Ниже талии разница получалась разительной.
Антонина приблизилась и застыла гипсовой статуей, не в силах вымолвить ни слова, ни полслова. Ее взгляд не знал, куда деваться, руки не знали, что делать. Она вроде бы собиралась их отдернуть, набравшись смелости, но снова вцеплялась в смятую плоть. Сквозь пальцы подымавшимся тестом выпирала белая магма. Кусочки темных окружностей подглядывали из сведенных судорогой ладоней. Напряжение от нашей разнополости росло, как чужие дети.
Я собрался принять ногу царевны для прыжка, но она оказалась не готова. Или не поняла, почему мои кисти скрестились и выдвинулись вперед. Разъедаемая нерешительностью, Антонина опускала лицо все ниже.
– Хочешь, покатаю по воде? – предложил я.
– Как на катере? – Ее ресницы удивленно вскинулись.
– Лучше. Ложись.
На уровне разбежавшихся волн я выставил перед собой руки кверху ладонями.
– Сюда? – насторожилась Антонина.
Из-под густых бровей сквозило напряжением. На плечах подрагивали – от озноба? – ярко-желтые волосы, в темноте казавшиеся рассыпавшимся промокшим сеном.
– Животом, – подсказал я.
Антонина бегло оглянулась, но нас здесь никто не увидит. Наоборот, увидим мы, если на высокий берег выйдет кто-то подсвеченный далеким костром. А у нас для них будет темно.
Я принял на руки чуть развернувшееся, осторожно опустившееся создание, которое недоумевало, с какого дуба рухнуло, согласившись на авантюру. Мои ладони и запястья просели под навалившейся, жарко обтекшей густотой. Я и сам не понимал, как предложил такое. И кому! Из пятнадцати возможных, как в стрелковом тире, выбил самое едкое, язвительное, неприятное и морально скользкое. Словно жизнь медом казалась, и захотелось проблем. А может… хотелось, но не проблем? Поздно думать.
Нет, думать никогда не поздно. Если вдуматься по-настоящему, то кажущееся провокацией происходящее – это вовсе не идиотский поступок, который нашептали гормоны. У меня появился шанс превратить тайного противника в возможного соратника. Ради такой цели можно постараться.
– Приподними лицо. Расправь руки в стороны, ноги вытяни назад и представь, что летишь. – Я начал медленно кружиться вокруг оси.
Привычно ожидавшие от окружающих некой пакости, окаменевшие мышцы в моих руках постепенно размягчались, застывший свинец плавился, растекался, становясь ватным, и превращался в пух – невесомый, обманчивый, заманчивый.
Впервые такое чудо происходило со мной. Впервые мои руки в невыносимо интимной обстановке держали нагое тело другого человека, не испытывая к нему чувств родства или дружбы. Впервые доверчиво выставленная роскошь не убегала от взгляда, а терзала его невообразимой ранее близостью. В стае и с Томой я чувствовал себя по-другому: легко, раскованно, беззаботно. Здесь не было и быть не могло того отбрасывающего рамки приличий упоения свободой. Какие приличия в звериной стае?
