Я вздохнул.
Странная штука психология. Сколько людей убито при штурме с обеих сторон – это меня не интересовало и не волновало, жалко было именно собачек.
– Почему Малик под каким-нибудь предлогом не пошел с вами? Вместе у всех нас больше шансов…
– Даже когда улетим домой, – не дослушал папринций, – наш друг хочет, чтобы здесь все изменилось. Нужно оставить условия для нового мятежа, хотя бы сплоченный и обученный отряд, вокруг которого потом соберется армия. А у членов отряда должны появиться правильные понятия о будущей жизни.
– Выходит, Малик ударился в политику. Такие удары часто бьют рикошетом.
Слух уловил лишние звуки, глаза быстро нашли источник: стараясь не попадаться на глаза папринцию, от сеновала, куда, видимо, уже заглядывали, в нашу сторону целенаправленно двигались две давешние подружки, до упора остававшиеся в компании стригущихся меня и Юлиана. По предмету «скрытность» Кларе и Любаве можно было смело влепить двойку.
– Пойди, поговори. – Дядя Люсик тактично отвернулся.
Я вышел навстречу. Царевны замерли, как прогулявшие сессию студенты перед деканом, лица упорно смотрели вниз, одновременно умудряясь переглядываться. Клара плечом пихнула Любаву в локоть, локоть мощно ответил ей взаимностью по ребрам.
Первой набралась смелости более мелкая Клара.
– Чапа, мы тут посовещались…
Любава выдохнула, заполняя возникшую паузу:
– Ты устраиваешь нас обеих.
Напряжение сменилось неловкостью. Обе продолжали смотреть в землю. Далеко на заднем плане к сараю со спящим Юлианом сквозь ночь осторожно кралась Варвара. Клара и Любава ее не видели – во-первых, стояли спинами, во вторых, набирались храбрости для следующих фраз, что требовало полной отрешенности от всего сущего.
В последний момент заметив нас и с изумлением узнав моих собеседниц, Варвара, увидела, что обнаружена мной, после чего презрительно выпрямилась и гордо скрылась за домиками.
По лицам подружек стало понятно, что они скорее расплачутся, чем вменяемо выдавят из себя что-то дельное в ближайшие полчаса.
– Если вы о возможном невесторстве, – решил я помочь царевнам, похожим на выброшенных на берег рыбок, – то оно невозможно. Тома вернулась, и все варианты больше не варианты.
– Не все, – выдавила Клара.
В темноте обозначился легкоузнаваемый крупногабаритный силуэт: Антонина пряталась среди деревьев, считая, что ее не видят. И ее не видели. Никто. Кроме меня. Слух, зрение и обоняние с некоторых пор работали с повышенным коэффициентом полезного действия, словно возмещая нечто другое, безвозвратно утерянное. Цивилизованность, что ли? Или счастливое детство?
И вообще: чего царевнам не спится? Устали как собаки, а ходят в ночи пачками, словно им тут медом мазано. Не такая уж я важная персона, чтобы за меня копья ломать и на рожон лезть. Никогда я ничем не выделялся и (что обидно, но понятно) никем. Что же заставило женский пол переменить мнение? Что во мне изменилось, кроме ставшей чуть более мужественной внешности? Если бы внешность была главной приманкой, то очередь стояла бы к сараю с Юлианом.
– С Томой может что-нибудь приключиться, – вытолкнула Любава.
– В жизни все бывает, – философски поддакнула мелкая Клара.
Вот они о чем. О грустном.
Деревня, казалось, полностью вымерла, так тихо было вокруг. Зияли чернотой проемов ряды похожих друг на друга домиков, печально шуршала трава, сзади возился с затекавшими ногами дядя Люсик. Сверху укоризненно взирало небо и нехорошо косились мрачные облака. За деревьями чего-то ждала Антонина. Ну и ночка. Впрочем, если сравнивать с предыдущей…
– Не подумай ничего плохого, – виновато втиснула Любава, – мы желаем вам с Томой всего наилучшего, но если вдруг…
– Да, когда-нибудь… – закивала Клара.
– И поскольку мы обе выбрали тебя, а уступать никто не хочет… – Любава сердито глянула на подружку.
– То выбор будет за тобой, – завершила Клара.
Обе облегченно выпрямились – главное сказано.
И что теперь с этим делать?
– Спасибо, буду иметь в виду. – Я демонстративно-намекающе шагнул назад – верительные грамоты послов приняты, аудиенция окончена, счастливо оставаться. – Красивых снов, девочки. Поздно уже.
– Не забудь!
– Ага, такое забудешь.
Подружки радостно упорхнули, а я обернулся к богатырше нашего отряда.
Не терявшая времени, Антонина уже стояла рядом.
– Ты, – от ее глухого голоса повеяло чем-то недобрым, – мужчина, к тому же низкородный, прилюдно унизил меня, царевну, в присутствии других царевен.
Каким образом?! Где?! На уроке?!
Нет, она явно не про урок.
– Если ты о споре в лесу, то вопрос закрыт. – Мышцы у меня непроизвольно напряглись, глаза следили за ладонями ночной собеседницы, сложенными на рукояти висевшего на поясе меча.
Антонина согласилась:
– В философствовании ты силен. Претензий по поводу гнука я выдвигать не собираюсь, как мы и договорились в обмен на встречную услугу, но унижение от мужчины женщине нужно смыть кровью.
Ее меч вылетел из ножен. Вылетел вперед-вверх – другой траектории вынимания висящего на поясе длинного предмета современная физика не допускает, поэтому я метнулся в ноги царевны. Повалившись, мы покатились по траве, ломая кусты и мутузя друг друга в ожесточенном клинче. Упавший меч остался где-то в стороне, что несказанно радовало.
Как ни странно, борьба велась на равных – Антонина выигрывала за счет веса, как сумоист вольника в партере. Я брал изворотливостью и силой, меня брали массой.
В какой-то миг глаза противницы выкатились, словно вареные яйца: над нами суровой Немезидой возвышался папринций.
– Не возжелай мужа и дома ближней своей, и другого имущества, – строго объявил дядя Люсик. Он как-то подслушал наш казавшийся очень тихим разговор. Или просто знание жизни у него было лучше, чем у меня.
– Он не муж! Даже не полноценный невестор!
– А как насчет окончания заповеди? – Впервые в глазах дяди Люсика блеснула злость. Впрочем, ее разбавлял привычный веселый прищур – ситуация больше не грозила необратимостью.
Меня обозвали имуществом. Что-то внутри воспротивилось, но противницу определение устроило. Хватка ослабла, мне разрешили встать.
В ответ я любезно протянул руку, помогая подняться даме. Это оценили – как-то по-своему, но все же. Атмосфера разрядилась, как старый аккумулятор за зиму.
– Помиритесь.
– Прости меня, – первым сказал я, чтобы не начинать нового круга противостояния, – прости за все, если что-то вдруг осталось недопонятым или понятым неправильно. Хочу, чтобы мы остались друзьями.
