– Худшая ошибка, – вдруг сказал он, – которую можешь совершить в жизни – все время бояться совершить ошибку.
– К чему вы? – оторопел я.
– Для общего развития.
Мы снова умолкли. Скрип телег, лошадиный топот, стук оружия и перезвон доспехов создавали достаточный звуковой фон, но я все же дождался, пока бойник отъедет, и только тогда тихо проговорил:
– Как вы считаете, где мы: в прошлом, в будущем или просто в ином мире?
Дядя Люсик по обыкновению почесал обросший седыми волосами подбородок, прежде чем вымолвить:
– Нас перенесло не только в параллельную или продольную реальность…
– Как-как? – изумился я, подгоняя коня впритирку.
– Продольно – это во времени.
– Мы можем как-то узнать: куда именно, в какое время?
Поскольку ответная пауза затянулась, я уточнил:
– Хотя бы: в прошлое или в будущее. Но чтобы точно.
– Узнать будет легко, – выдал, наконец, дядя Люсик, привыкший отвечать не только за слова, но и за все их возможные смыслы, отчего время на обдумывание ответа частенько затягивалось. – Туда-обратно можно ходить только параллельно. Если же мы в продольном перемещении, обратного выхода нет, изменяемое прошлое делает будущее другим. Даже если мы вернемся, то – куда? Не к себе, однозначно.
Я тоже думал об этом. Веселенькая перспектива – вернуться не в свое истинное время, а в кем-то измененное в прошлом. Не мы одни стараемся попасть домой. Кто-то, наверняка, уже пробовал, и если он достиг успеха, то наш дурацкий мир с вонючими авто и лагающими компами – чей-то очередной черновик, который переделается во что-то новое при очередном перемещении.
– Время – не единственная система координат, – продолжил размышлять дядя Люсик. – Могу с уверенностью заявить, что нас сдвинуло и в пространстве, мы находимся южнее точки перехода на нашей Земле. Положение солнца и звезд говорят за себя.
Мне они ничего не говорили.
– Оттого здесь теплее, – закончил мысль дядя Люсик.
– Если мы на юге, то почему здесь живут светлокожие люди… да что там кожа, они говорят по-русски! Как вы объясните? Выходит, академик Фоменко прав, что весь мир когда-то был русским?
Дядя Люсик улыбнулся:
– Ты заметил, сколько современных для нас с тобой слов используют аборигены?
– Перекур, например. Или гроб, я сам слышал. Даже деньги.
– Откуда они пришли? С ангелами. Почему не предположить, что некогда вся здешняя местность была заселена пришельцами из нашего мира?
– Недавно, что ли? – не поверил я. – Ведь новые слова…
– Нет, давно, в незапамятные времена. А новые слова приносили новые люди.
С такой раскладкой можно и согласиться.
– А прежние жители? Их – под нож, меч или газ, как германцы славян «дранг нах остен», или одеялами с оспой, как индейцев более продвинутые цивилизаторы?
Дядя Люсик покачал головой:
– Не думаю, что раньше здесь кто-то жил.
– А срытые крепости? А то, что они перековеркано называют акопалипс?
– Ты знаешь местную историю?
– Местную – в двух словах. Более развернуто рассказали за горой. В главном у всех совпадает.
– Так и должно быть.
– Что же вас натолкнуло на мысль, что все здесь – пришельцы?
– Мне так думается.
Ответ неверен. Въедливому типу вроде меня требуются факты и доказательства.
– Думается или вы уверены? И если уверены, то почему?
Папринций вздохнул, узловатые пальцы потерли щеку.
– У меня были разные варианты, много. Будущее после катастрофы, будущее после людей, прошлое с людьми, прошлое задолго до людей, иная реальность, вымышленная реальность, которая существует лишь в твоем или моем мозгу, а также реальные мы в другом месте или скопированные мы в другом месте, когда реальные живут себе спокойно дома…
– Не живут. Вашего трупа не нашли. Вы здесь – это реальный вы, в своем настоящем теле.
– Хорошо бы, но как проверить? Возможно, мы все погибли там, на нашей земле, а здесь – нечто вроде того света для вылетевших душ?
Такое мне в голову не приходило.
– Отложим разговор до попытки переместиться или до новых фактов, – предложил дядя Люсик.
– С одним уточнением. Не до попытки, а до перемещения. Кто не верит в свое дело, у того не получается. Я верю, что у нас все выйдет как надо. А вы?
Папринций грустно улыбнулся, как мудрый и всезнающий Спаситель с иконы, и пришпорил коня.
Глава 5
Проезжая тропа закончилась вместе с лесом, дальше кони двинулись по камням предгорий, а телегам позади нас пришлось помогать вручную, чтобы не опрокинулись. Резкий уклон со стороны горы совмещался с неровностями вдоль и поперек. Глазам открылась цель путешествия: примерно в километре к востоку среди нагроможденья скал и каменных торосов нас ожидало с полдюжины войников в цветах разных вотчин, из которых знакомой была только зелено-оранжевая гамма Дарьи. Приближаясь, я старался прятаться за спинами Томы, Юлиана и обогнавшего меня папринция: Дарьин войник оказался старым знакомым, это был Никандр, неудавшийся невестор Карины, пусть земля ей будет пухом (любопытно, можно ли так говорить, зная о местном способе погребения?). На меня Никандр обратил внимания не больше, чем на хвост лошади, которая тянула телегу. Вместе со всеми он глядел на царственно восседавшую на коне Тому, окруженную челядью, как экипаж танка броней. Первым заговорил неизвестный войник, оставленный за командира, ткань под его доспехами была желтой и красной.
– Пантелеймон Есенин, – представился он. – Судя по флагу и сопровождению, мы имеем честь видеть саму царисситу?
Войники вежливо поклонились, не поднимая вертикально, как положено при встрече-приветствии, и не опуская к земле направленных куда-то в камни копий. В сосредоточенно бегающих глазах читалось напряжение. Это подсказало мне, что бойня, разбросавшая ошметки стаи по окрестностям, еще не закончилась.
– Приветствую доблестных воинов, – с царским апломбом громко проговорила Тома. – Стаю уничтожили здесь?
Могла бы не спрашивать: на камнях виднелись останки наших с Томой и Юлианом бывших «соплеменников». Некоторые тела даже узнавались.
Пантелеймон опустил лицо.
– Просим прощения, цариссита, мы, когда отправляли гонца, знали не все. Там, – его рука в тяжелом наруче ткнула в углубление в скалах, похожее на маленькую пещеру, – засел один человолк.
– Живой?! – Тома отшатнулась.
Прошлое не желало нас отпускать.
Неловкость и страх сквозили в старательно состроенной героической гримасе Пантелеймона: за неправильную информацию отвечать приходилось лично ему, как командиру.
