– Деметрия недоумевала, откуда столько копейных следов у Кудеяровского отряда, – прошептала Тома, – и почему его не могли поймать даже отправленные на поиски царберы. Это все Малик. Он сделал дротики и научил с их помощью ходить намного быстрее и дальше, и с тех пор его отряд всегда оставлял противника с носом.
– Меня другое интересует, – сказал я так же тихо, чтобы не слышали посторонние. – В свое время Деметрии доложили, что, судя по следам, у Кудеяра под сотню человек с посохами. Число посохов удвоилось, потому что за них приняли следы от дротиков, которые выполняли роль трекинговых палок, но как объяснить, почему профессиональные следопыты ошиблись с количеством людей?
– Груз, – не оборачиваясь, ворчливо сообщила Тома. Ее рука легла Юлиану на грудь, а нога невозмутимо влезла поверх коленей. – Из-за груза у всех постоянно болели ноги, спины и поясницы. Малик дооборудовал заплечные мешки, получились конструкции с поясничным упором, а еще в них вшили специальные тросточки и снабдили дополнительными завязками и ремнями. Туристический рюкзак представляешь? Знаешь, сколько туда можно всего напихать и как далеко унести?
– Можно было обойтись двумя словами: туристические рюкзаки.
Мы снова лежали втроем как в былые времена, только теперь доселе неясный статус Юлиана определился. Я был невестором в качестве прикрытия, а Юлиан – настоящим. И все мы знали об этом. Юлиана положение вещей устраивало полностью. Тому… тоже. Ее упорство и проявляемое терпение побеждали мою братскую заботу (как я ее понимал) и квохчущее стремление во всем ограничивать и лезть в чужую жизнь (как она это понимала).
А еще что-то говорило мне, что помолвкой дело не ограничится. Если мы здесь задержимся, то за грядущей помолвкой грянет свадьба. И что тогда? А потом? Думает ли Тома о будущем? Если да, то чем?
Среди ночи раздались крики, шум. Меч будто сам прыгнул в руки, и меня вынесло на мокрую траву – дождь недавно закончился. Тома уже стояла с обнаженным клинком в руке, а бойники косились на бесштанного… прошу прощения, безъюбочного меня. Но рядом цариссита, вскочившая с того же места, а я – ее невестор. Если будущие сплетни ударят по репутации Томы, то вряд ли сильно. Возможно, даже принесут пользу – не нужно будет ничего доказывать, все примут наши сказки про совсем не братскую любовь за чистую монету, как в свое время про то, что я девочка и сущий ангел.
Мы с Томой и папринцием, который только что выбрался из шалаша, переглянулись: Юлиана не было.
– Там. – Один из бойников указал в темноту. – Оттуда кричали.
Костер, победивший дождь, снова полыхал, он освещал все ближнее и мешал глядеть вдаль. Едва я ступил в темноту, оттуда показался Юлиан. Он вел человека.
– Перехватил. – Юлиан втолкнул неизвестного в наш вооруженный круг.
– Я по нужде! Решил отойти подальше, а он… – Колпак бойника валялся в грязи, под глазом мужика наливался фиолетом свежий фингал.
Вот тебе и неизвестный. Свой, просто с непокрытой головой.
– Он далеко отошел, – оправдывался Юлиан. – Я следил. Он постоянно оглядывался, не идет ли кто.
Тома покачала головой:
– Юлиан, ты немного переусердствовал… – Она поймала мой недовольный взгляд. В тот же миг тон сменился: – Но все делал правильно.
Она вышла на центр и громко распорядилась:
– От лагеря не отходить. Каждому следить за соседом. Отходить только с моего разрешения. За ушедшего без разрешения отвечает недоглядевший сосед.
– Правильно, – кивнул я, опоясываясь снятой с рогатины юбкой и возвращая рубаху Юлиану. – Сурово, но справедливо.
Дядя Люсик тоже одобрительно кивнул.
Остаток ночи прошел без приключений. Утром мы перекусили, потом Пиявка с удовольствием поела из моих рук. На других она глядела волком, рычала.
Собравшись, наш караван двинулся в сторону башни. Деревянные колеса жутко скрежетали, навевая мысль проявить фантазию и подарить новому миру несколько изобретений. Зеленый лес никак не вязался в уме со стоявшем на дворе декабрем. Любопытно, справляют ли здесь Новый год и как?
– Дядя Люсик! – позвал я. – Вопрос.
– На раз. То есть, легко. Я извиняюсь, но если вопрос сугубо частный, говори тише.
Оглянувшись на весьма отставших бойников, я до минимума убавил громкость:
– Вот эти ваши «Я дико извиняюсь», «На раз»… Почему вы местами просто сыплете одесскими прибаутками, а иногда – словно диктор с центрального телевидения?
Даже забылось, что спросить хотелось о Новом годе.
– Слушайте сюда, молодой человек. Начнем с того, что «я извиняюсь» и «я дико извиняюсь» – две большие разницы, а правильно изъясняться необходимо для выживания. Вы же понимаете, неприятности нам нужны как зайцу стоп-сигнал, иначе обрушится поток таких прелестей, по сравнению с которыми удар кувалдой по голове сойдет за божью благодать.
На «вы» дядя Люсик переходил со мной в двух случаях: обращаясь официально, при свидетелях, и сворачивая на доверительно-игривый тон.
– Поэтому употребляю точечно, – продолжил он, – как выпивку: в правильной компании, под прекрасное настроение.
– Только под прекрасное? – едко уточнил я.
– Чтобы да таки нет.
– М-м? – Не нашлось слов. – Переведите.
– В том смысле, что немножко не совсем. Еще могу сказануть что-то эдакое, когда меня выводят из себя или когда хочется пошутить.
– И когда в волнении просто не замечаете.
– Да? Это таки плохо.
– Это таки хорошо. Моя первая догадка насчет вас появилась именно из-за неместных словечек.
– А вторая?
– Кто? А-а, про догадки. Чувство юмора в ситуациях не к месту. Здесь так не принято.
– Любопытное наблюдение. – Дядя Люсик почесал окладистую бородку.
Когда только умудряется ее подстригать. Чем?!
– Вам бороду стригут или вы сами? – вылил я, пока не убежало, как обычно бывало.
Вокруг расстилался лес. Частью редкий, частично непроходимый. Мы выбирали места посветлее, держась вдали от мрачных дремучих чащ.
– Поверь, сынок, лучший стимул называется «припёрло», но, насколько помнится, у тебя имелся вопрос, и касался он явно не бороды и моих лингвистических особенностей.
– Вопросов много. Первый был про Новый год. Его здесь отмечают?
– Я думал, ты спросишь по-другому: когда здесь отмечают Новый год.
– Когда же?!
– Как ни странно, первого января.
Я удивился:
– Что же тут странного?
– На Руси исстари отмечали первого сентября, по-византийски. Так считает наука. Латиняне встречали год первого марта. А теперь все празднуют первого января, что само по себе неверно, как ни посмотри.
