– Что же мешает нам узнать друг друга лучше?
Вместо ответа я синхронно-резко разогнул колени и руки. Ахнувшая царевна взлетела к небесам. Я вскарабкался следом.
– Мама говорит, – в укладывавшейся в гнезде напарнице вновь проснулся свойственный женскому полу говорливый инстинкт, – что хорош тот, кто тебя волнует, но еще лучше тот, кто за тебя волнуется. Мне повезло, со мной – лучший.
Я молча укрыл Марианну ветками. Чего скромничать, я сам знаю, что лучший. Как любой для себя любимого. Но когда лучшим признают другие, это греет.
Из лиственного вороха жалобно донеслось:
– Прости. Мне надо… – Марианна взялась за нависшую ветвь, нащупывая, куда наступить.
– Снова? И куда ты полезла? Мы же с этой проблемой разобрались. – Я покачал головой и стал аккуратно разворачиваться лицом к плетеной стенке. – Делай, что нужно, я не смотрю.
В ответ – тишина. Пришлось обернуться: царевна зависла между гнездом и стволом, рукой она держалась за качавшуюся ветвь и балансировала на одной ноге. Ее ошарашенное лицо не сразу вспомнило, что ртом не только удивляются, но и говорят.
– Отсюда?! Как ты это себе представляешь?
– Не представляю, не смотрю и не слушаю. Делай, как хочешь. – Я отвернулся и накрыл ухо рукой.
Моей спины осторожно коснулась ножка Марианны. Что еще надо?! Показать, что ли, примером, что и как?!
Царевна потупилась:
– Это не… – И пауза на полночи.
Ох уж эти женщины. Где благословенные человолчьи времена, когда не приходилось стесняться никаких естественных позывов, ни маленьких, ни больших?
Я помог Марианне спуститься и сопроводил к кустикам с огромными мясистыми листьями. Через некоторое время, вновь закидывая взгромоздившееся чудо на нужный этаж гостиницы, ладонями я почувствовал жар. Ну, не жар, но у напарницы явно повышена температура. Если заболеет…
– Как себя чувствуешь?
– Как человек, которому плюнули в душу.
Новости. Чем это, интересно? Отказом целоваться? Но у меня есть причины, и Марианна их знает.
– Не дерзи, – серьезно пригрозил я.
– А то что?
Действительно, что? Брошу? Не брошу. По заднице надаю? Она только улыбнется, да еще спасибо скажет. Разговаривать с ней не буду? Марианна за двоих справится.
– Плавать не научу.
Попал.
– Прости. – Марианна свернулась на лежанке калачиком, но тут же снова провернулась и вскинула головку: – А если нас завтра убьют?
Серьезный довод. Сработает с любым, у кого вместо воли дырявый мешок хочушек.
– Умру человеком, который не нарушил данного себе слова.
Ответ напарнице понравился.
– Просто в голове не укладывается, – принеслось через минуту, – что обычный поцелуй так дорого стоит.
– Тем ценнее, если.
– Если? – встрепенулась она.
– Мое «если» зависит от «с кем», а в этой очереди, извини, тебе пока не забраться на пьедестал.
– Знаю, занято. А на второе место рассчитывать могу?
– Твердо.
– А Тома? – последовало едкое напоминание.
– Я уже говорил: буду с ней, пока мои поиски чем-то не завершатся. А надоедливых не люблю. Учти, со второго места можно легко съехать на последующие.
– Царевнам трудно выслушивать подобные отповеди.
– За то и нравлюсь, наверное.
Листва шумела, не обращая внимания на спрятавшиеся в ней кусочки мироздания, которые вообразили себя взрослыми людьми. В моем понимании взрослый – это тот, кто отвечает за свои слова и, тем более, за поступки, и тот, кто берет на себя ответственность еще за что-то или за кого-то. Я только учился быть взрослым. Я ощущал себя большим, но понимал, что это лишь ощущение, рябь на глубоком озере. Маленькие дети так говорят: «Вот буду большим…» Дальше перечень: буду гулять весь день, буду есть только конфеты и мороженое, буду сутками сидеть за компьютером… Маленький человечек думает, что, став большим, он станет взрослым. Как же мы все ошибаемся.
От большой девочки тихо донеслось:
– Ты слишком прямолинеен. Нельзя говорить с человеком другого пола в таком тоне.
– Взаимно.
Тема иссякла. Мы долго лежали, думая каждый о чем-то своем. Так долго, что я не сразу среагировал, выдираясь из сна. Пальцы перехватили залезшую мне под рубаху руку:
– И не думай!
– Прости. Не хотелось беспокоить.
Беспокоить она не хотела, поганка мелкая. То есть, сознается, что сделала это наяву, сознательно, не в сонном состоянии аффекта.
Счастье, что все оказалось не так, как подумалось.
– Я хотела взять бинт. – На ноге моей спутницы оказалась кровь.
Меня подбросило.
– Что случилось?! Поранилась? Ссадина снова кровоточит? Покажи.
Одной кистью резво разматывая на ноге бывшую оборочку, второй я потянулся к царевне…
– Нет! – Она отшатнулась на край лежанки, отчего хлипкая конструкция опасно закачалась.
– Я же помочь. У тебя кровь!
– Отстань! Чего привязался?!
Это я-то привязался?!
– Как скажешь. – Нарисовав позой обиду, я вновь стал укладываться.
– Прости.
Слезы. Не выношу. Но никто не спрашивает моего мнения – просто плачут. Приходится успокаивать. Вместо слов я применил коронный прием ладошкой по головке – мягкий, ласковый, многократный.
Нокаут! Слезы ударились в позорное бегство. Я приобнял шмыгавшее носом всхлипывавшее создание. Прижавшийся бок почувствовал учащенное сердцебиение.
– Красные дни начались, – последний раз всхныкнула царевна. – Понимаешь?
К сожалению, да. И теперь на несколько дней помимо превратившейся в неадекватного демона партнерши добро пожаловать к нам в компанию мисс Раздражительность, мисс Тревожность, мисс Истеричность, мисс Депрессия, мисс Головная боль, мисс Слабость, мисс Нарушение вкуса, мисс Непереносимость резких запахов, звуков и еще чего в голову стукнет. А также господа Перепады настроения, мистер Психоз и странная пара Сонливость-Бессонница, приходящая поодиночке, но в непредсказуемом порядке.
Отдав все повязки, я отвернулся на время. Когда возня сзади завершилась, на меня глядели полные страдания глаза. Марианна держалась ладонями за низ живота, ее ноги скрючились и коленями тянулись туда же. Все, что я знал по поводу случившегося: ей нужно расслабиться. Мысль – материальна, надо настроиться на положительную волну. Но как?!
– Успокойся, – попытался я голосом понизить дерганную нервозность спутницы. – Все хорошо.
– Ага, тебе хорошо, – огрызнулась она. – Знал бы, как мне сейчас хорошо.
