– Думаешь, еще один поцелуй что-то изменит в наших отношениях?
– А ты думаешь – нет?
Я выдернул руку и отвернулся. И больше не поворачивался.
Глава 2
Уехавший из крепости отряд вернулся к утру. Нас разбудили, накормили и под присмотром Вешняка вывели перед неровным строем солдат. Во дворе ржали лошади, с них сгружали тела Пафнутия и Кудряша. Один из воинов ссадил сидевшую перед ним девчонку, возрастом чуть старше покойного мальчика и похожую на него. Пухленькая, светленькая лицом и темненькая цветом ниспадавшей за спину длинной косы, она была одета в такой же, как у нас с Марианной, балахонистый сарафан без рукавов и пояса. Как понимаю, это местная детско-подростковая одежда, вроде лоскута-пончо долинников. Обувь отсутствовала. Насупившись, девочка спряталась за солдат, ее маленькие, узко посаженые глазки не отрываясь глядели на нас. Донеслись тихие переговоры Вешняка с прибывшими:
– Когда будет конязь?
– Сказано, что едет. А насчет этих… – Несколько взглядов переместились на нас, стоявших перед всеми как экспонаты на выставке. – Мальчишки их тоже встречали. Точно, брат и сестра. Только имя перепутали, говорят, что вроде бы Васей кликали. Напутали. Что Вася, что Ваня, один крен – в старину. Девки тоже видели. Ухмылялись и намекали, что брат с сестрой такими вещами, вообще-то, не занимаются.
– Какими?
– Голышом по лесу не бродят, от людей не прячутся. Мальчишки тоже сказали, что у парочки из одежды была только повязка у братца.
Озадаченный Вешняк оглянулся на меня:
– Вань, проясни-ка ситуацию.
Четверо воинов на всякий случай взяли нас в кольцо. Командир приблизился, его кисть с намеком потеребила рукоять меча.
– На нас ушкурники напали. Ночью. – По сочинениям у меня всегда была пятерка. – В каком виде спали, в том и сползли потихоньку в воду с противоположного борта.
Что-то я ляпнул не то. Воины задумчиво переглядывались, командир вскинул бровь:
– Спите без одежды?
Доверием даже не пахло. Вчерашнее доброжелательство как корова слизала, лица на нас смотрели злые, суровые.
От Марианны полыхнуло жаром, щеки пошли пятнами.
– Если жарко, то да, – поспешно объяснил я.
– И вся команда так?
Воины ухмыльнулись, но напряжение только усилилось.
– Мы спали отдельно от команды, закутанными в простыни. Нас разбудили и помогли перебраться через борт. В воде простыни пришлось бросить.
– Сынок, сказки будешь рассказывать сестричке или кто она тебе там. На палубе холодно, потому что, во-первых, река, во-вторых, ночь, в третьих, декабрь. Слова о жаре можешь вставить себе…
– Нас везли в трюме… в чердаке. – Слово вспомнилось вовремя и прозвучало вроде бы правильно, вопросов не возникло. – Всю семью. Мы… беженцы.
Солдаты скривили губы:
– И здесь они. Скоро все заполонят. Чертова дикая империя. Не мучь мальцов, Глазун, им и так досталось.
Гроза прошла мимо. Командир, названный Глазуном, поинтересовался вполне добродушно:
– Вам сколько годков?
– Четырнадцать! – помня слова толстяка о браке с пятнадцати, выдохнула Марианна.
– И мне.
Царевна покосилась на меня, с удовольствием поняв, что я не хочу жениться и не смогу, даже если предложат или заставят.
– Близнецы, что ли? – сопоставил Глазун полученные факты.
– Двойняшки.
– А не похожи.
– У нас разные отцы, – влезла царевна.
Еще пихнулась в ответ на мой щипок. Ее глаза гневно зыркнули: тупым солдафонам объясняю очевидное!
При первой возможности нужно провести ликбез: что можно говорить, а чего вообще не касаться. Впрочем, в мужском мире царевне лучше вообще зашить рот, а еще лучше зашить вообще все, и я буду спокоен: до нашего возвращения с подопечной ничего не случится.
Глазун ехидно переглянулся со своими: обычно такую информацию не разбалтывают направо и налево, это семейный секрет, но что взять с глупой девчонки.
Марианна ничего не поняла.
– Конязь! – громко разнеслось со стены крепости.
Что такое цунами по сравнению с приездом начальства? Всех смело, как гигантской волной, но разбросало строго по рабочим местам. Вешняк унесся к воротам, всадники – к оставленным коням. О нас словно бы забыли.
Не забыли. Сзади приблизился хмурый богатырь с мечом наголо:
– Стойте где стоите. Конязя приветствовать поклоном, любое резкое движение приравнивается к нападению, если вас о чем-то спросят – отвечать по делу и не шевелясь.
Свита местного начальника состояла из десятка дружинников. Упакованы они были не хуже заречных царберов: доспехи блестели начищенным металлом, на шлемах распушили хвосты плюмажи неизвестного происхождения, коней покрывали попоны в сине-белых тонах. Точнее, синие с белой каймой. Так же была раскрашена накидка конязя. Гром конского топота смешивался с лязгом бронзы – словно котов увешали консервными банками и подожгли хвосты, только коты были размером с гиппопотамов.
Пока спешившийся конязь принимал здравицы и шествовал мимо, доносились обрывки доклада:
– Ушкурники на двух челнах ночью купчиков прищучили, те по дурости или недосмотру после заставы взяли правее и на мель напоролись. Двух подростков снесло на нашу сторону, гляделец передал. Специально искать не стали, они сами шли вдоль берега прямиком на верхнюю заставу. За тот участок отвечали Зырянковские. Дед из Немирова семейства отправился за платой, а гости оказались с норовом. За мальцом-глядельцем дед предусмотрительно поставил следить девчонку, – взмах головы указал на малявку, давно потерявшую интерес ко мне и Марианне и жадно разглядывавшую конязя, – с наказом, чтобы смотрела издали и ни в коем случае не приближалась. Зареванная девка примчалась на пост, те известили вас и вовремя успели к нам.
Начальство и сопровождающие удалились в прочное строение, куда вчера поместили команду Никодима.
Две фразы меня просто убили: «Подростков снесло на нашу сторону, гляделец передал» и «Специально искать не стали, они сами шли прямиком на верхнюю заставу». А мне казалось, что мы (в первую очередь – непогрешимо-самоуверенный я) такие умные, пересекли пограничную зону никем не замеченными. Еще плот собирались строить. Мне стыдно было смотреть царевне в глаза. Красная от пяток до ушей, она в мою сторону не глядела, видимо, вспоминая, в каком виде мы бродили по побережью и что делали.
Через минуту в крепости началась беготня. К реке унеслось несколько человек, застучали топоры. Дружинники и воины выстроились ровными рядами, неподалеку от нас встал сам конязь, придирчиво наблюдавший за окончанием работ. На нас высокое начальство едва взглянуло. Широкий в груди и плечах рослый конязь внушал почтение и трепет, про таких говорят «человек на своем месте». Местный властитель отличался сурово-мужественной внешностью, пронзительным потрошащим взглядом и лицом много повидавшего человека. Окладистая бородка пробивалась сединой, возраст вплотную приблизился к экватору века или уполз за него. Годы еще не сказались на выправке и стати, но уже подтачивали тело, упивавшееся последними радостями молодости – по-прежнему легко взлететь в седло и почти невесомо соскользнуть, резко нагнуться или, словно что-то увидев, стремительно шагнуть к кому-то, что вызывало переполох и шараханье. Сейчас правитель застыл недвижимо, и прочие, кто не участвовал в происходящем напрямую, тоже превратились в каменные изваяния.
