Стараясь слиться с лесной зеленью, под кустами в густой траве распростерлась женщина с грудным младенцем. Ребенок был закутан в грязную тряпку, женщина – тоже в тряпку, до пят, обернутую вокруг тела и накрывшую голову. Из-под тряпья едва проглядывала худая фигурка и достаточно молодое лицо.
– Ради Святого Николы, пожалейте ребенка!
Голос был тихим, умоляющим и, в то же время, не верящим в возможность пощады. И все же надеющимся. Женщина поднялась, последовали уверения, что она готова стать моей рабыней, причем будет самой покладистой, самой деятельной, самой незаметной и самой безответной…
– Ваня, она без мужчины. – Люба выглянула у меня из-за плеча. – Нужно доложить папам и сдать ее на пост или отвести в базилку.
– Куда? – переспросил я.
Люба удрученно покачала головой, а маленькая Фенька, потешаясь над неосведомленностью такого здорового лба, разъяснила:
– В каждой деревне есть папская база, перед ней стоит высокое звезданутое здание, собранное из множества ярусов. Из-за того, что оно собранное, его иногда называют собором, а из-за того, что база, базилкой.
– А поскольку звезда на крыше – звезданутой?
Кажется, я понял логику. Люба улыбнулась:
– Не уверена, что слово «базилка» произошло от базы, но это не важно. Важно соблюсти устои, иначе нам всем не поздоровится.
– Что с ней сделают? – Я указал на женщину.
– Лучше не думать. – Люба нервничала от моей нерешительности. – Ты видел, сколько нарушителей устоев торчат на кольях? Закон нарушать нельзя.
– Абсолютно с тобой согласен. Все нужно делать по закону. И мы бы сделали по закону, если б нас не похитили и если б где-то неподалеку не ждала помощи Марьяна, которая путешествует сейчас не с тем мужчиной, с кем хотела бы. – Я повернулся к женщине. – Как зовут?
– Ясна, господин.
– Я не господин, ясно, Ясна?
– У вас оружие – значит, господин. Если бы оружие носилось не по праву, ваши спутницы не потребовали бы вести меня в базилку.
В логике не откажешь. Сама в трансе, жизнь висит на волоске, а мозги работают. Наверное, потому и жива до сих пор, хотя явно что-то нарушила.
– Расскажи о себе: кто, откуда, куда, почему.
Ребенок захныкал спросонья, женщина покачала его, одновременно рассказывая убаюкивающим голосом:
– Муж был гриднем у конязя, у нас его зовут князем.
– Кем-кем был? – не понял я.
– Дружинником, – перевела Ясна на местные реалии. – Он пал одним из первых.
– В бою, не в драке? На вас напали враги?
Ясна кивнула. Неподалеку гремит война, одно государство подминает под себя другое, а здесь о столь судьбоносных событиях даже особых разговоров нет. Мол, война, и что? У нас, дескать, проблемы масштабнее: конязь девок на кастинг собирает, и до сих пор орехи не собраны.
Невеселые соображения, если задуматься о будущем.
– Продолжай. Где вы жили, как назывался населенный пункт, какой город столичный, как далеко отсюда?
Наконец-то информационному голоду кинули косточку.
– Я из Москвы.
В горле возник ком, я поперхнулся и закашлялся.
– Откуда?!
Тоже землянка?! Как сюда попала, где портал?!
– Мой город называется Москва, – продолжила москвичка. – Москва – столица нашего государства, мы граничим с вами по другую сторону от Еконограда. Город большой, несколько десятков улиц.
Надежды прощально помахали ручкой и растаяли, как вчерашние планы поутру.
– Как называются ваши деньги?
Ясна не поняла.
– Они и ваши тоже. Деньги – они и в дикой империи деньги.
– Про дикую империю можно подробнее?
– Своего императора они зовут Бар-Хан или Пар-Хан, его боятся и уважают, в остальном у них каждый сам по себе и творит что хочет. История еще не знала такой жестокости и такого изуверства. Захваченных обращают в рабов, а рабы в дикой империи долго не живут. Живые завидуют погибшим. Сбежавших считают счастливчиками, как бы плохо ни жилось на чужбине. Поверьте, лучше исполнять любые прихоти, на которые хватит воображения ваших местных господ, чем на минуту остаться наедине с ханским солдатом. Фантазия у них как у больных на голову художников, вы рядом с ними – дети со своими каляками-маляками, простите за сравнение. Я достаточно повидала тех и других. А то, что до сих пор жива, говорит о вашем великодушии и благородстве.
Люба с Фенькой моргали в изумлении, а я уточнил:
– Художники, говоришь? Как выглядят картины, которые ты видела?
– Картины? – Ясна напряглась. – Простите, господин, я не должна была их видеть.
– Не по чину? Где же они висели? В княжеском дворце?
– Висели? Никогда не видела висевших картин. Я простая солдатская вдова, я знаю мало, а сейчас все мои мысли здесь. – Она принялась баюкать заволновавшегося во сне малыша.
Направленный на ребенка взгляд говорил, что хоть режьте, а свое дитя Ясна спасет любой ценой.
Вкралась нехорошая мысль, добавившая к сказанному: в том числе и враньем. То есть, передо мной возможно москвичка из возможно соседнего возможно завоеванного государства, чей возможно муж возможно пал в возможной войне. Кстати, в моей голове никак не стыковалась сообщенная география.
– Если вы с другой стороны от Еконограда, то как же очутились тут?
Ясна пожала плечами:
– Мало кто пробирается пешком, это опасно. Основной путь мы, как и все, проделали по рекам. Чтобы не попасться на глаза, ночами сплавлялись до главной реки, дальше провезли Афонинские.
Я взволновался, услышав фамилию Селиверста:
– Афонинские далеко отсюда живут?
Селиверст говорил, до ближайшего большого города плыть много дней. Какой город он имел в виду, не Москву ли?
– Несколько суток пути. У вас на заставе за каждого человека в челне берут плату, а последние деньги мы отдали Афонинским за перевозку. Безденежных убегайцев высадили перед речными порогами. Дальше каждый пробирался на свой страх и риск. В дороге у нас отобрали все вещи и продукты, которые оставались. Попутчики хотели продать моего ребенка. Мне ощутимо досталось, от побоев пропало молоко, теперь нужна кормилица или, хотя бы, козье молоко, но в поселке, куда нас доставили, их нет, и купить не на что. За сопровождение в деревню мужчины требуют платы, но даже после этого не всегда отводят, а ребенок им только мешает. Пока не случилось худшего, я при первой же возможности сбежала.
Ясна умолкла, баюкая голодного ребенка.
Надо помочь, причем, как минимум, не нарушить закон, а как максимум – извлечь какую-нибудь выгоду. Люба с Фенькой беспокойно топтались, рассвет быстро брал свое. Я обернулся к ожидавшей моего решения москвичке:
