– Мелкая! А старшая – жди снаружи.
– Деньги за троих теперь достанутся одному, но только если с нами ничего не случится, – напомнил я.
– Уверяю, что с этой минуты ничего серьезного с вами не случится.
У меня отлегло от сердца. Теперь можно и постоять.
Пока к потолочным балкам поочередно привязывали сестер, я прикинул: подтянувшись и изогнувшись в стиле подъем-переворота, как на мосту в долине, можно взметнуть тело вверх. Человолчья жизнь научила и не таким финтам. Что это даст? Ну, проломлю ногами крышу. Путы на руках ничем не перерезать, а перетирать невыносимо долго, столько времени мне никто не подарит. К сожалению, остается одно: смириться и ждать решения кузнеца по неизвестному вопросу.
Через пару часов тело неимоверно затекло, ноги гудели и подгибались, руки ныли. В организме выискались неизвестные мышцы, о чьем существовании узнаешь, когда они начинают болеть.
Девчонкам было еще хуже. Фенька плакала.
Зимун перекусил сухарями и сыром, после чего отвязал Феньку от перекладины.
– Поешь сама, потом покорми этих, – он указал на еду и на нас.
Она с ходу напихала в рот, сколько поместилось, остальное принесла нам.
Зимун наблюдал за всеми, расположившись на полу возле двери. Его задумчивый взгляд чаще всего останавливался и надолго замирал на Марианне. Единственная из всех, она по-прежнему оставалась без балахона – тот по-прежнему лежал сложенным в углу, не задетый никакими перипетиями. Взгляд Марианны постоянно возвращался к свертку, как гоночный автомобиль к заправке. Сам факт, что среди присутствующих она одна находится в столь безобразно-вызывающем виде, был для царевны невыносим. К счастью, она держалась мужественно, и я был благодарен за молчание: любая просьба о снисхождении вызвала бы обратную реакцию, а сейчас сестер никто не трогал. В некотором смысле они были счастливы. Зимун злился на Марианну и, кажется, до сих пор не верил, что плюгавая девчонка едва не оставила его без головы, к которой он по-своему был очень привязан.
На царевне Зимун и отыгрывался. Соломинки из подстилки он брал двумя пальцами, как дротики при игре в дартс, и одну за другой запускал в беззащитный корпус Марианны, мишенями выбирая то красные клювики на белизне груди, то центр композиции – темную ямку пупка. Марианна перебирала босыми ногами, старалась уклониться, из-за чего ее грудь колыхалась, что еще больше раззадоривало «спортсмена». С каждым броском мастерство росло, уколы попаданий вызывали неконтролируемый физиологический ответ, и скромные шляпки медленно, но верно превращались в яркие фески. Вспыхнув, Марианна развернулась, но лишь подставила метателю другую, не менее приятную возможность для прицеливания.
Фенька, привстав на цыпочки, кормила сестру, косясь на меня мутно-сырыми глазами, готовыми снова пролиться дождем. Через пару минут это случилось. Хныканье мешало нашему стражу получать от жизни удовольствие. Он строго наказал молчать и вновь привязал зареванную Феньку к потолочной балке.
Устав от боли и мыслей, я прямо спросил Зимуна, рыскавшего взглядом по соломе в поисках очередного метательного снаряда:
– Что должен решить кузнец?
– Не наше дело, – снизошел Зимун.
Тоже не знает. Он – обычный наемник, делающий исключительно свою часть работы.
Все когда-то приедается. Устав пускать в Марианну соломинки, Зимун закрыл глаза. Или сделал вид, что закрыл. Установилась долгая тишина, которую изредка прорывали непроизвольные стоны и всхлипы моих соседок, но страж на эти звуки не реагировал. Через некоторое время он вроде бы заснул по-настоящему.
Я не прекращал думать, как выпутаться из ситуации без чужой помощи. Если раскачаться, ударом ног можно опрокинуть врага, когда он подойдет. Но вряд ли такой противник, как Зимун, станет неподвижно дожидаться моей раскачки. Что придумать еще? Может, все же рискнуть…
Осторожно подергав веревку, я убедился, что балка достаточно прочная, и вознес себя ногами вверх, распластавшись вдоль неотесанного бревна. Люба с Фенькой открыли рты. Марианна обхватила веревку связанными в запястьях руками, но подтянуться не успела.
– Впечатляет. – Приоткрыв один глаз, Зимун побарабанил пальцами по мечу. – Еще раз увижу, плату за непослушание возьму натурой. Уяснили? Я слов на ветер не бросаю.
Пришлось восстановить статус-кво.
Через пару минут помещение вновь наполнилось ровным сопением стража. Проверять, природные разносятся звуки или искусственные, не хотелось. Чтобы не терять времени, я решил восполнить пробелы образования в другой области. Кто осведомлен, тот вооружен.
– Сколько городов в вашем государстве? – прошептал я Любе.
Она удивленно моргнула, дурные мысли на время отлетели в сторону.
– Естественно, один. Славный Еконоград.
«Естественно»? Местные считают государством небольшое княжество? Уточним:
– А деревень?
– Скучно, – протянул Зимун, громко зевая. – Кто умеет танцевать?
Люба отшатнулась, Марианна окаменела. Фенька снова разревелась.
– Я умею, – сказал я, прикидывая, что если бы меня отвязали и на какое-то время предоставили свободу…
Не прошло.
– И я умею, а что толку? – Зимун постучал левой рукой по клинку, удерживаемому правой за рукоять. – Мне хочется развлечься, хочется зрелищ. Наглая, танцевать умеешь?
Марианна знала танцы боень и бояк – нечто подобное капоэйре, парно исполняемое в школе под барабан. В нынешнем состоянии она не побила бы и равного противника и благоразумно промолчала.
– Толстая, а ты?
Взгляд Любы заметался.
– Уважь дяденьку, станцуй. – Сообразительный Зимун довольно осклабился.
Любу затрясло.
– Если она подвернет ногу, – вмешался я, – а она обязательно подвернет, если постарается, а она обязательно постарается – мы все расскажем вашему нанимателю.
– И что? – Зимун презрительно хмыкнул, но от меня не скрылось появившееся в голосе напряжение. – Девчонка подвернула ногу на ровном месте, бывает. Какие претензии?
Я напомнил:
– У тебя не осталось свидетелей, кто подтвердил бы твою версию. Что значит один голос против четырех? Думаешь, это не скажется на оплате?
– В ответ я объясню, как вы все подстроили. И про синяки тоже скажу. – Он поднялся, и мощный удар в грудь отбросил меня назад. Когда подвешенное тело вернулось на место, оно получило зубодробительную добавку. – Это тоже сделал ты сам, чтобы меня обвинить.
– Зря, – сказал я.
Но больше не нарывался.
Опять повисла тягостная тишина. Зимун расхаживал по свободному клочку помещения, три шага в одну сторону, разворот, и такие же три шага обратно. Лицо при этом оставалось повернутым к нам, как у тигра в клетке, который видит волю, но не может туда попасть.
