Череда тупого дуракаваляния казалась нескончаемой и вызывала зубную боль в душе. Наконец, из калитки появилась невеста. Глаза ждали чего-то привычного, и я оторопел: свадебное платье нисколько не походило ни на что прежде известное. Грубо говоря, платьем являлся медный венок на голове, с которого спускалась белоснежная фата. Собственно, не фата, а полноценное одеяние – нежная ткань струилась по кругу, укутывая невесту в белый кокон, и только щелочка меж перекрывающих друг друга концов позволяла Любе видеть, что происходит снаружи. На мой взгляд, могли бы придумать что-то понаряднее, чем занавеска до пят на венчавшем голову круглом карнизе. Скорее всего, это накидка, которую нужно будет удалить при прохождении какого-то ритуала. Изнутри Люба придерживала концы фаты-занавеси, чтобы не разошлись и не показали настоящее платье невесты раньше, чем придет время.
К ней не пустили, вместо этого меня в полном непонимании поставили, как на выставке, на переднюю подводу, и транспорт двинулся колонной по деревенской улице. На второй телеге отправились Немир и сыновья, и только на третью с осторожностью водрузили Любу, подняв на руках. Учитывая полную непрозрачность ткани, внутри кокона вполне могла оказаться не Люба. Таким способом можно женить вообще на ком угодно.
В ногах стоявшей, как и я, невесты устроилась Елка, она придерживала сестру на неровностях, когда телега тронулась и сохранять вертикальное положение стало проблематично. Фенька и Марианна отправились на следующей телеге, гости битком набились в оставшиеся. Я удивился, зачем, вообще, нужны телеги, если за десять минут можно пройти пешком всю улицу. Что поделать, традиция. Чужие заморочки нужно уважать.
Из проезжаемых домов неслись шум и свист; вскоре свадебный кортеж добрался до деревенской высотки – многоярусной пагоды со звездой на крыше. Мне и Любе помогли спуститься на землю, и бок о бок мы двинулись к богато украшенному резьбой центральному входу.
– Приветствуем счастливых молодоженов! Да будут устои соблюдаться, а счастье множиться!
Это нас встретили несколько точных копий Акима: в алых одеяниях до пят с оторочкой из светлого меха, в шапочках со свисавшими клобуками и светлых поясах в тон оторочке. Пока сзади подъезжал народ, из-за спин местных пап (а перед нами, без сомнений, были именно папы, больше некому) красиво вышли два ряда знакомых фигур с рогами на шлемах. Они образовали длинный коридор. Древки бердышей разом ударили в землю, ряды рогоносцев повернулись лицом друг к другу, как солдаты Президентского полка на инаугурации, огромные топоры вскинулись вверх на почетный караул.
Меня подтолкнули:
– Идите!
У меня было поползновение взять Любу за руку, но ухватить оказалось не за что. Белый кокон двинулся рядом, нарочно отставая на полшага.
Нас пропустили сквозь церемониальный коридор. Папы, стоявшие в дверях, тоже расступились, и мы с Любой оказались в огромном холле, по центру которого почему-то росла небольшая разлапистая ель. Странновато для комнатного растения. А если брать в общем, то странно, что мне вообще что-то странно. Пора бы привыкнуть.
Почетный караул в рогатых шлемах снаружи перестроился в шеренги, эти шеренги перекрыли вход – толпа народа приблизилась к ним вплотную, изо всех сил стараясь заглянуть внутрь. Красношапочные папы выстроились вокруг нас с Любой полукругом. С оказавшейся рядом лестницы спустились еще два папы, они несли что-то на вытянутых руках.
Предметов на красивой подушечке оказалось четыре. Первые два – пышно сплетенные венки из живых цветов – подали мне. Ближайшие папы показали, что делать, и я, с подобающей торжественностью, поочередно водрузил венки на наши головы, пока рядом вещали:
– Иван и Любомира! Каждый знает: хочешь дойти быстро – иди один, хочешь дойти далеко – иди вместе. Вы сделали выбор, потому идите рука об руку, живите долго и счастливо, соблюдайте устои, платите десятину, не сомневайтесь в главном и не ругайтесь по мелочам. Пусть Святой Никола видит ваши старания и оценит по заслугам!
На улице радостно кричали, хлопали в ладоши, народ еще больше сгрудился у перегораживающих вход рогоносцев – двери оставались открытыми, и все происходящее в храме можно было видеть даже издалека. Это если не толкаться. К сожалению, толпа хотела видеть как можно ближе, и отодвигаться никто не желал. Допускаю, что толчея могла быть частью традиции, которая создавала ощущение праздника. Каждый понимает праздник по-своему.
Невесте подали оставшиеся два предмета с подушки, ими оказались плеть и пряник.
– Поднеси супругу в знак служения и повиновения.
Из белой занавеси высунулась полненькая рука.
– Вкуси моей сладости, муж мой, и не оглядывайся на другие, пока мне есть чем угостить, а тебе есть чем жевать.
Люба осторожно выглянула из щелочки, пряник в ее руке ткнулся мне в губы. Не дурак, понял. Зубы ухватили краешек, я изобразил на лице неземное удовольствие.
Остаток пряника лег обратно на подушку, Люба протянула плеть.
– Покажи, как будешь наказывать, если ослушаюсь или не угожу твоим желаниям, муж мой.
Плеть перекочевала ко мне, Люба нагнулась, и задняя часть занавеса на ней поползла вверх.
– Не надо! – Я испуганно перехватил, задергивая подол обратно.
Любу затрясло.
– Невеста подносит супругу символы сладости и послушания. – Она дрожала от гнева и стыда. – Нужно съесть пряник и прилюдно высечь, ради этого собирается народ.
– Им бы только пожрать да поглазеть, вечное «хлеба и зрелищ», – прошипел я, борясь с руками Любы, которые старались поднять подол, а мои руки всячески этому препятствовали.
– Из-за отказа на всю нашу семью ляжет позор до скончания века. Если не ты, я сделаю это сама.
Довод подействовал. Я отступил на шаг, плеть поднялась над открывшимся неохватным тылом, где, как оказалось, под фатой-занавеской никакого другого платья не подразумевалось. Изнутри задранная накидка поддерживалась пальцами Любы, а снаружи собралась складочками на пояснице.
– Посильнее, Ваня. Ты же не хочешь, чтобы над тобой и надо мной смеялись.
Не люблю, когда надо мной смеются. Воздух взрезал жуткий свист, и через миг Люба прочувствовала упомянутую нелюбовь.
– Спасибо.
Покрывало упало на место, зрители выдохнули. Я отбросил плеть, будто она была ядовитой змеей.
– Иван и Любомира! – разнеслось над головами. – Были вы два, а стали одно, и убоится жена мужа своего, и подарит столько радости, сколько он восхочет, и будут ваши дети умны и красивы, а устои незыблемы!
Еще на одной подушечке вынесли свадебный подарок от пап, его назвали приданым: наши с Любой собственные флаги, с десяток белых и один черный. На небольших полотнищах красовалась мелкая узорчатая вышивка в цвет ткани, одинаковая на всех. Наверное, у каждой пары, которая женится, свои орнаменты на флагах, чтобы, если унесет ветром, не перепутать. Теперь и наш домик будет выглядеть нарядно. Не забыть бы спросить, что означает черный. «Священные знаки» – так охарактеризовал флажки Урюпка в день нашего знакомства. Прошли дни, а я не выяснил предназначения. Теперь догадываюсь: прямая связь со свадьбой. Странно, неужели в деревне играется столько свадеб? Хотя… у Немира жены нет, зато детей сразу и не сосчитать – и даже не все присутствуют, ведь говорили еще об уехавшей дочери. Если столько же молодежи живет в каждом доме, а их в деревне десятки…
