За Большой водой любовные игры между мужчиной и женщиной называют ловилаской, а в моем далеком доме кратко и емко стараются не называть, потому как звучит либо заумно, либо неправильно, либо некрасиво. Либо совсем непристойно. Здесь, как вылетело у Елки в лесу, ходит слово «любушки». Очаровательное название.
Любушка ждала от мужа любушек, а он глупо артачился. Со вздохом молодая жена продолжила:
– Если бы не смерть деда и Кудряша, не отработка Постника и Елки, и не вы с Марьянкой, свалившиеся из ниоткуда, отец сразу отправился бы к конязю, пока тот был неподалеку.
Добивая противника, Люба перевернулась на живот, сложила руки перед собой и приподняла лицо – как бы исключительно для разговора со мной. Ударили по глазам сахарные острова, темнеющие грозовым ущельем. Да какие там острова, материки! Полные бедра переходили в задорно приподнявшиеся икры, которые то сходились, переплетаясь в воздухе, то снова прятались в сенной подушке. Округлая талия вмещала в себя побольше, чем за рекой привык видеть глаз, но это «больше» было столь чудесно, приятно и притягательно…
– Отцу придется жить у Любославы, пока его не примет конязь, – продолжила Люба. – Ожидание может затянуться, он же не может рассказать о существе дела посредникам.
– Что такое отработка? – выудил я еще одну местную особенность, требовавшую прояснения.
– У вас такого нет? Странно. Всех здоровых детей отправляют на общественно-полезные работы – уборку урожая, улиц, дорог. – Поняв, что уловка с соблазнительной позой не сработала и меня не проняло, Люба вновь развернулась в своей колючей берлоге. Голос стал тихим и усталым. – Плоды, которые надо собирать, бывают разные, смотря по времени года, но лучше любой урожай с ветвей, чем лошадиный навоз с дорог. С восьми лет и до одиннадцати один день в неделю каждый должен отдать общине. С двенадцати по четырнадцать – одну неделю в месяц. Работы иногда затягиваются, поэтому общий счет дней ведется по итогам года.
Было очевидно, что Люба ждет не разговоров, но я не мог дать ничего, кроме них. Разговаривать она не хотела. Глядя в ее судорожно сжавшееся лицо, вслушиваясь в интонацию ответов, я крыл себя последними словами, и самые животрепещущие вопросы замирали в горле.
– Спокойной ночи, – объявил я новобрачной, отворачиваясь к стенке вдали от нее.
– Спокойной, – едва слышно принеслось в ответ.
Под утро разбудил шум. Нисколько не заботясь о соблюдении приличий, в сарай ввалился Аким в сопровождении вечных рогоносцев:
– Где Немир? В комнате пусто.
– Наверное, вышел куда-то, – хмуро выдавил я.
– Невесту он с собой забрал?
– Марианну? Должна быть в доме.
Толстяк с помощниками ринулись туда.
Я вскочил, отряхиваясь и на ходу завязывая пояс. Люба осталась в сене, где неплохо устроилась в нетесноте и обиде. В том, что в доме я сделаю все как надо, она не сомневалась. Что-то женщины мне слишком доверяют в последнее время. Хорошо это или плохо?
Внутри дома папы тоже всех переполошили.
– Мы ее забираем. – Аким показал на женскую половину, где отныне ночевала «повзрослевшая» Марианна. – Кузнец, когда вернется, знает, куда и с чем идти.
– Нет! – Я перегородил выход. – Она останется здесь.
– Выступаешь против пап и устоев?!
На меня направили оружие.
Незваные гости не могли поверить, что кто-то может им возражать. Но даже Марианна не хотела неприятностей и судорожно собиралась, краем глаза следя за происходящим. Елка напомнила ей про платок. На меня все смотрели дикими глазами.
Конечно же, я не собирался драться, но как не прощупать границы дозволенного?
Границы были крепки, и я выдал единственное, что пришло в голову:
– Мы брат и сестра, мы… двойняшки. Мы всегда вместе!
– Я слышала, что двоеродцев разлучать грех, – из-под потолка объявила Елка, выглядывая из-за занавески полатей.
– Что есть грех, а что не грех, решать нам. Немирова невеста будет жить у нас, пока он не вернется. Если двоеродцам нужно, по вечерам они могут видеться в базилке в нашем присутствии.
Через минуту ворота за прихватившей дневной комплект одежды Марианной закрылись.
Глава 11
Кто сказал, что жизнь в деревне спокойна и нетороплива? Вздор, чушь и пропаганда. Она не текла, она кипела! С утра до вечера народ носился, как резаный. Общественные работы, семья, двор, гости на реке, козы и кони, сады, поля, огороды…
Деревня Зырянка (по нормам моего мира правильнее было сказать «село», ведь в Зырянке был храм) занималась привычным хозяйством и приглядывала за Главной рекой, как здесь называли Большую воду. Ближайший гарнизон коняжских войск располагался в Тихаревке ниже по течению, а до стольного Еконограда топать и топать, и никто не мог сказать сколько именно. Только рукой махали, что, дескать, когда припрет, сам узнаешь.
Мастер Драк натаскивал меня к схваткам на грядущем празднике, до которого оставались считанные дни. Говорили, что если показать класс в учебных боях и слух дойдет до конязя, тот приедет посмотреть на нового пса-чемпиона, а ставки и плата за выступления взлетят до небес. С одной стороны, очень хотелось как-то выделиться и всех победить. С другой стороны – зачем? Если у меня вдруг получится, я привлеку к себе лишнее внимание, появятся ненужные вопросы. Память хранит множество приемов и ударов, известных из телевизора, но применить их в боях я, скорее всего, не смогу, а учить других не собираюсь. Пусть же все идет как идет.
Меня тренировали с утра до обеда, а после обеда в конуре занималась вторая смена. Если там найдутся бойцы не хуже, мою скромную персону к выступлениям не допустят. Из наших трое-четверо уже на первой минуте спарринга разбивали мной бортик-плетень или заставляли вопить о пощаде. Биться с более подготовленными бойцами мне не стоило.
Люба ходила мрачнее тучи, хотя и улыбалась всем встречным-поперечным. Каждое утро она глядела на соседские домики, цветущие флажками на крыше, и украшала наш такими же, добавляя по одному. Про вопрос о черном Люба убито отмахнулась, у нее открылся слезный вентиль, и выяснять дальше резко расхотелось. Всему свое время. Попаду под настроение – сама все расскажет. Она и так не в себе по причине, что в медовый месяц молодой муж спит отдельно на другом конце сеновала. Хорошо, что никто не в курсе, иначе Люба пошла бы на крайние меры, и я даже знать не хочу предела ее фантазии в семейных разборках. Обедали мы за общим столом, над нами активно подшучивали, заставляя краснеть, а Любу почти плакать. Все шло по плану кузнеца: Постник занимался отцовской кузницей, остальные глядельчеством и хозяйством.
Несколько дней пролетели как один. Немир не вернулся, Марианну в базилке не обижали – устроили на заднем дворе в отдельной «келье», выглядевшей как амбар. Амбар не закрывался, но выйти постоялице дозволялось только в уборную. Со мной она встречалась на нейтральной территории, в нижнем холле пагоды, называвшейся базилкой, прямо у елки. Четыре воина в рогатых шлемах, по двое за плечами каждого из нас, мешали откровенным разговорам. Убедившись, что ничего страшного за день не случилось, я уходил, дав обещание прийти завтра.
