– Говорят, из-за него к нам конязь собирается, – добавил Постник. – Если б отец не уехал…
Если б он не уехал, царевну не забрали бы в базилку, и у нас с ней могла появиться возможность сбежать, хотелось сказать мне. Естественно, я только улыбнулся и развел руками. Дескать, почему нет, если в общем почти как всегда, только наоборот и по-всякому.
Потом мы вместе делали пластины будущих доспехов из металлических брусков, крепили шаблоны – маленькие наковальни на стержнях, которые устанавливались в специальные деревянные конструкции. На них выковывали отдельные гнутые пластины, подгоняли их, скрепляли, чистили и шлифовали. Мои умения множились, как микробы в сладкой воде. С пятого раза мы сумели снабдить готовые пластины подкладкой, и юный кузнец с гордостью продемонстрировал результат.
Я тоже был на седьмом небе. Как здорово создать что-то своими руками, за что другие готовы платить.
– Передние пластины толще задних, – набивал меня Постник дополнительной информацией. – На шлеме одни части тоже толще других – для особенно уязвимых мест. Запоминай. Один раз что-то не учтешь, и конец доброму имени всей семьи.
Когда под вечер я выполз из кузницы, меня можно было не выжимать – все выпарилось и улетучилось. Зато настроения такого давно не было. Хотелось петь и летать. Улететь получилось бы от любого ветерка, но приходилось переставлять ноги.
По сгущавшейся темноте я сходил в базилку к царевне. Убедившись, что все по-прежнему, поведал, что о кузнеце нет ни слуху, ни духу, а в доме жизнь постепенно налаживается. Посмотрев в грустные глаза, распрощался, пока там не заблестело.
Ночью, едва Люба привычно устроилась в своей половине сена и отвернулась, я нарушил молчание:
– Расскажи про флаги.
– Как можно не знать?
Ненавижу такие ответы. Если созрел вопрос – значит, человек действительно не в курсе.
– Тайна, что ли какая-то? Все удивляются, как можно не знать, и никто не говорит.
– Никакой тайны. – Сено разворошилось, разлетаясь в стороны, словно внутри проснулся вулкан, и Люба повернулась ко мне лицом.
Я залюбовался. Эх, если б сердце было свободно…
– Флаги – знак уплаты налогов. Слышал про десятину? Она во всем, государство живет за счет десятины.
– Не только. Еще – плата с гостей за проход через пороги, плата за стоянку, детская отработка… А сколького не знаю? К примеру, орехи или как их там, которые Елка недавно на отработке собирала, они ведь тоже государственные? Не верю, что такие сады и отработанная система уборки существует для чьего-то личного блага. Разве только для самого конязя.
– Сады – государственные, – подтвердила Люба из своего угла, глядя в меня молочными берегами.
– А что делают с орехами?
– Продают иноземцам. Не спрашивай, зачем, мы сами не знаем, но за границами они ценятся. То ли варят из них что-то, то ли наши орехи – лакомство для неведомых зверей. Разное говорят. Точно знают только гости, но они молчат, чтобы из посредничества не выпасть.
– Вернемся к флагам, – попросил я.
Это почему-то смутило Любу, она вновь зарылась по самые щеки. Удивляюсь, как терпит, ведь сено колючее, а она – пышная и объемная, как воздушный шарик в коробке с ежиками.
– Флаги – показатель уплаты налогов. Мужчины тридцать шесть дней в году отрабатывают на папство – три дюжины дней, десятина. Все должны работать, и все должны платить.
– Говоришь, все, а как взять десятину, например, с бежен… с убегайцев?
– Их женщины работают на папском дворе и замаливают прежние грехи. У мужчин выбор работ намного больше – по всему государству, от границы до границы. Умельцев куда-нибудь пристраивают к общей выгоде, работящих нанимают деревенские, оставшиеся просто живут в отведенном месте – в том лагере, куда нас…
Она запнулась и умолкла.
– Им что-то кушать надо, – сообразил я. – Что вы делаете, чтобы они не воровали?
– Подкармливаем, – вздохнула Люба.
Пока мозг раскладывал сказанное по полочкам, я сквозь щели пересчитал флаги на доме. Уже семь.
– Скоро платить десятину?
Люба кивнула. В ее глазах читалась тревога. Видать, отработка – не самое приятное и безопасное занятие.
– Куда меня могут определить?
– Обычно в служивые.
– В солдаты, что ли? – Теперь я понял, откуда здесь вояки вроде взимавших плату у деда Пафнутия – толстые и неповоротливые.
– Служивые папы – нижний уровень папства, когда еще не папа, но можешь им стать. Служба открывает дорогу лучшим. Проявишь себя – сможешь перейти в надзорные.
– Это те, которые в шлемах с рогами?
– Да. Надзорный папа – уже профессия. Выше только истинные папы, вроде Акима.
Зря Люба про него упомянула, настроение и так уползло ниже некуда.
– Их так и зовут – истинные?
– Просто папы. Я сказала «истинные», чтобы выделить.
– Давай разберемся с самого начала. Папы – это занятие, сан или сословие?
Поскольку я захотел с начала, Люба зашла издалека:
– Представляешь порядок наследования? Дом и земля достаются первому сыну, второй сразу идет в служивые папы на полный пансион, следующие ищут счастья на вольных хлебах – нанимаются к кому-нибудь, уходят в город, подаются в ушкурники. Разбогатевшие уезжают в другие города, иногда покупают челн и становятся гостями. Некоторые начинают с наемного помощника гостя с обязанностями гребца, воина, грузчика, бурлака… Главные сыновья – вторые, из них вместе со служивыми, которые отрабатывают десятину, составляется папская стража. Из нее конязь выбирает дружинников, а папы – надзорных пап. Надзорные потом тоже разделяются, одни больше работают ногами и оружием, как в карауле перед базилкой Святого Николы на свадьбе, другие становятся глазами и ушами. Мы их зовем наблюдателями. Наблюдатели ищут преступников – тех, у кого нет папских флагов или кто их не выставляет. И если таковой найдется… – Донесся полный страдания выдох.
Ночь оставила на виду только заманчивые обводы Любы, скрыв подробности. Свет луны проникал в щели, создавая причудливую игру света и тени. Снова полнолуние, а причал все еще не испробован на выход. Доведется ли проверить через месяц? Где я буду через месяц? Сейчас у меня все хорошо: сыт, одет, учусь самостоятельно зарабатывать, у меня есть жена покладистого характера и весьма недурной наружности, готовая покорно ждать моей готовности расстаться с мечтами и принять реальность. Еще есть влюбленная в меня царевна, сидящая под надзором пап в ожидании навязанного замужества, которое даст ей покой и достаток – как бы она ни уверяла себя в обратном. За речкой царисситствует сестренка Тома, нашедшая любовь и активно делающая карьеру. Малик, ушедший с отрядом в долину, окунулся в политику, а Шурик находится в исключительно женском обществе, где из недосеста его вскоре произведут в искусесты и примутся всячески искушать – возможно, вопреки желанию, он тоже обретет свое странное счастье, о котором даже не мечтал.
