– А ты не дергайся.
Пришлось придерживать то за плечи, то за талию, то за бедра, в зависимости от.
Наконец, основные раны были обработаны и заклеены подорожником. Бледно розовый леопард в зеленых пятнах сделал шаг вперед, голодная мордочка указала на сваленные в садах плоды:
– Как туда незаметно пробраться?
– Ты уверена, что те фрукты нам по зубам?
– Зачем же их выращивают, если не для еды?
– Скажем, выкладывать дороги. Или скармливать лошадям, чтобы лоснились и повышали мясо-молочные показатели. Или настойку из них продавать как средство от облысения и повышения потенции. Или…
– Повышения чего?
– А почему не спрашиваешь, что такое «продавать»? Неужели, знаешь?
– Не знаю. Что такое «продавать»?
– Менять на деньги, на которые потом можно поменять все что угодно.
– Глупость. Если мне что-то нужно, я поменяю на то, что у меня есть, безо всяких денег. – Взгляд паревны указал на соответствующее мне, по ее мнению, место в умственной цепочке эволюции – куда-то вниз, а то и вглубь.
Я гнул свое:
– Коня на миску каши?
– Нет, конечно, но…
– Пирожок на меч?
– Прекрати. Никто никогда не поменяет один пирожок на один меч, это невозможно.
– А с деньгами возможно. Деньгами возмещают разницу между ценностью меча и пирожка, на заплаченную деньгами разницу можно купить что-то еще, разное, тоже с несопоставимой стоимостью. Возможности вырастают непредставимо.
Царевна задумалась:
– В этом что-то есть.
Я был рад, что первый вопрос успешно похоронил обсуждением второго.
– И все-таки…
– Тсс! Там!
Глава 3
Тщательно следя, куда ступаем, мы осторожно сместились обратно в тень самых густых деревьев. В нашу сторону шли две местных девушки, примерные ровесницы Марианны – светленькие, простоволосые, в похожих на мальчишеские рубахах до колен, но с присущими прекрасному полу особенностями: сероватую холстину украшали нашитые кружева и вышивка. Босые ножки старательно избегали острых коряг, лилась мирная беседа:
– Завтра в Тихаревку свезут неустойщиков. Дали бы и нам посмотреть на казнь. Дело-то государственное, как раз для таких, как мы, а то весь воспитательный эффект насмарку.
– Их не для твоего воспитания, а за неуплату святой десятины.
– А я бы с удовольствием посмотрела.
– И я бы посмотрела, но кто даст?
Жалости к будущим трупам у девочек было ноль. На этой стороне реки к смерти относились ничуть не трепетнее, чем на противоположном.
Обе девочки, на мой взгляд, были толстоваты. Отвык я уже от природной пухлости, сказывалось долгое пребывание в условиях, где она не выживает. Пухленькие щечки и пышненькие бедра выглядели приветом из другого мира. На одну подружку физика расширяющихся тел действовала одинаково во все стороны, грозя со временем превратить в мягкую сферу со скрипуче-жестким голосом. Вторая счастливо отделалась свойственными полу вспучиваниями местного значения. Разговор легко перелетал с одной темы на другую:
– Конязь ищет не просто наложницу, а боевую подругу. Если незамужняя от пятнадцати и старше чиста телом, быстра умом, без разной обузы и еще девица, то показать себя может любая.
Говорившая с намеком подмигнула более полной подруге. Та отмахнулась:
– Мы ни статью, ни рожей, ни летами не вышли. Не про нас сказки.
– Конязь мудрый, он не на рожу смотрит, а вглубь.
– До «вглубь» не дойдет, если рожа хромает. Он же мужик, хоть и конязь.
– Он мудрый мужик.
– А ты откуда знаешь? Сам тебе во сне рассказал?
– Так говорят. А народ не обманешь.
О, счастливые времена, не знающие политтехнологий и проплаченных средств массовой информации… которые другими, собственно, не бывают. Наивные люди, наивные нравы. Не выдвинуть ли свою кандидатуру в местные правители? Создать партию, наобещать всего-всего, черным пиаром опорочить конкурентов, напридумать себе или присвоить чужих заслуг… и собирать девок в наложницы через годик буду уже я. В горле застрял смешок, по лицу разлилась патока улыбки. Недоуменно оглянувшаяся Марианна толкнула меня в бок и приложила палец к губам.
Выбрав место погуще и потенистее, мы сползли в ямку, прикрывшись придерживаемой нагнутой веткой. Девчата, прекрасно видимые сквозь листья и верхушки высокой травы и не видящие нас, спокойно продолжали:
– Если б женились не с пятнадцати, а, как в старину, с физического взросления, я бы рискнула.
– Соври, что тебе уже. Бывало, проходило.
– А то я не думала. Но кто отпустит, кто отведет?
– Сбеги. – У толстенькой на этот счет все было просто. – Нужно только желание. Настоящее желание.
– А ты, значит, не желаешь?
– А то от наших желаний что-то зависит. Я слышала – сказали привозить всех, не только желающих.
Полупышка рассудительно заявила:
– Стерпится – слюбится.
– С конязем-то, поди, у каждой слюбится, за такую жизнь что угодно стерпится.
– Не скажи.
– Я бы стерпела.
– А я не такая.
– Сама дура.
Мы с царевной притаились в тени укрытия, прикинувшись кустиками. Облепленной подорожником Марианне маскироваться было легче, а я старался спрятаться за или под нее. Впрочем, девчонок не интересовало ничего, кроме собственного разговора. Даже обидевшись друг на дружку, они не смогли долго молчать.
– Правильно мы с Огняной на реку не пошли, холодрыга непередаваемая. А они наслаждаются. Не понимаю.
– Ой!
Я вздрогнул, царевна прижалась ко мне и покрылась мурашками, но «ой» относилось не к нам. Одна девица схватилась за плечо второй, подняла ступню, поддерживая ее ладонью, и вгляделась, что-то выискивая.
Вторая досадливо топталась на месте, служа могучей опорой для менее округлой подружки. Стоило одной из них посмотреть в нашу ямку, и нам конец, но пока чудеса продолжались.
– Как думаешь, скоро нас по домам? – скучая, осведомилась ничем не занятая.
– Пока не закончим. – Балансировавшая на одной ноге симпатяшка мотнула локонами, указав на уходившие в бесконечность сады.
Градус настроения пышной подруги еще больше понизился.
Заноза была найдена, злобно уничтожена и торжественно развеяна. С облегчением наступив на обе ступни, девчонка радостно попрыгала. Обе зашагали прочь, вызвав у нас синхронный вздох облегчения.
Как всегда, рано обрадовались.
