У Томы вытянулось лицо:
– Что же делать?
Юлиан в тазу помрачнел. Я мстительно ухмыльнулся: а не буди спящего льва. Ну, пусть даже гиену. Кем бы ни назвал. Спит себе зверь, и пусть спит. Но если рыпнулся…
– Говорю же: Добрик – лучший вариант. Вышколен, опрятен, умен, красив… Юлиан, как думаешь, подойдет он Томе?
– Наверное, – глухо выдавил он из себя с таким усилием, будто грузовик толкал.
– Вот и Юлиан того же мнения, – не переставал я капать им на мозги. – Осталось узнать, что у него насчет футбола и не подведет ли как мужчина.
– Как узнать? – впились в меня четыре глаза.
– На практике. Для начала пригласить и сыграть, а дальше как пойдет. Согласись, Тома, к следующей забаве тебе и твоей команде нужно быть во всеоружии. Чем лучше и всесторонне подготовишься, тем больше шансов, что останешься лордессой этой или другой вотчины. И Юлиана следует потренировать. Он, конечно, парень на все руки, но здесь голова потребуется, это вам не деревенских за речкой бить.
Сестренку я загрузил основательно. Ее руки механически что-то делали, а мозги в комнате не присутствовали.
Увидев, что Юлиан уже помылся, я разделся и занял освободившийся таз.
– Помогать не надо, справлюсь. Лучше помогите одеть Пиявку.
– Я даже не знаю семейное положение Добрика. Вдруг он женат?
– Не женат, иначе дворецкой была бы супруга. И на тебя он смотрит, как голодный конь на овес.
– Так нельзя смотреть на хозяйку, – поделился Юлиан своим соображением.
– Моя ошибка, не так сказал, – тут же признал я, орудуя ковшиком. – На самом деле он смотрит, как сухое поле на дождь. Как почитатель на гениальное творение. Как полено на папу Карло.
– А ты нам голову не морочишь? – подозрительно покосилась Тома.
– Я беспокоюсь обо всех нас, о нашем выживании, а если суждено остаться, то о лучшей жизни.
Наступило общее молчание, и я спокойно домылся.
Намучившись с одеванием отчаянно сопротивлявшегося создания, Тома объявила явившимся для уборки слугам:
– Человолк рвет обычную ткань. Придумайте какую-нибудь одежду и упряжь из кожи и меха.
В двери обрисовался силуэт вернувшегося к обязанностям дворецкого.
– Прошу пожаловать на ужин.
Он глядел на Тому. Она, словно впервые увидев, на него. Дверь уже закрылась, а она все смотрела.
Нехорошо, сказал я себе, довольный по уши.
Глава 3
Торжественный ужин прошел, как и предполагалось, торжественно. Ели на убой. У каждого имелось, что сказать другим, но не при всех, оттого молчали. Только Юлиан не ощущал неудобств. У него было все, что нужно: безопасность, еда и любимая женщина. Он наслаждался настоящим, а проблемы будущего придут и решатся в будущем. Марианна мелко клевала и прятала взгляд. Ася тихо посмеивалась, наблюдая за молодежью. Тома давилась от избытка эмоций, что требовали вскочить и спрашивать, спрашивать, спрашивать…
Я просто ел. Даже с удовольствием, несмотря на. Как и подобает настоящему мужчине. Что мог – сделал. Известное предотвратил, неизвестное по мере возможности отсрочил. Все живы и здоровы, а это значит, что я неплохо справился с задачей.
За столом Ася проинформировала Тому об инспекциях Верховной царицы более конкретно. Мои отрывочные знания и догадки обросли слоем фактов. При обычном визите царица начисляет оброк, посильный для вотчины, а также выбирает и сразу уводит с собой живой налог. Оброк рассчитывается из цифр владелицы вотчины и того, что обнаружено на месте, а также из пришедших в крепость прямых и тайных донесений. Налог (девочек и мальчиков, от одного до десяти, количество определяется на месте) забирают сразу, чтоб недовольные родственники чего-нибудь не учудили. Верховная царица берет лучших из самых младших, которых можно воспитать в нужном ей духе. Из них получаются царберы, сестры и работники крепости. По возможности царица опрашивает крепостных, сравнивая их ответы с отчетностью башневладелиц и, бывает, оставляет распорядительницу, которая имеет больше власти, чем царисса. Очень редко. Но тем не менее. У нас такая должность называлась «кризис-менеджер». Еще царица следит за соотношением сил царисс – тоже необходимое занятие для той, кто руководит всеми.
Под Томой стул прямо-таки дымился от вопросов, которым в башне не место. Ася недовольно качала головой. Тома разводила руками и продолжала ерзать. Вечером, переполненные невысказанным, мы расползлись по кроватям. Тома перед сном заглянула к Юлиану. Они чуть-чуть пообнимались, я сразу отвернулся.
Под утро Тома скользнула на мою односпалку.
– Чапа!
С прикроватного коврика недовольно заворчала Пиявка, я цикнул на нее.
– Не спишь? – Тома устроилась рядышком, словно мы снова в пещере, а вокруг враги.
Уголок ее рта дернулся в усмешке, когда я машинально укрыл инакость руками.
– Спал. – Шутка «Сплю» до адресата не дойдет, пришлось давить на жалость.
Бесполезно.
– Я вот что подумала. Мы совершили ошибку. Большую ошибку.
– И не одну. Какую ты имеешь в виду?
Тому не остановить, если ей вожжа попала. Я смирился и приготовился слушать.
– Не надо было говорить, что Юлиан из долины, ведь на самом деле он местный, а то, что у него нет татуировки, значит, что среди войников и царисс можно найти семью, в которой лет шестнадцать-семнадцать назад родился ребенок, а потом исчез. Это будет его настоящая семья!
– Ты забыла про царберов и сестер.
– Царберам запрещено заводить семьи.
– И это говоришь ты? – Я качнул головой. – Кого остановит запрет, если – любоффф? И разговор идет не о семье, а о ребенке.
– Ладно, а сестры при чем?
– Они что, не люди?
– Хочешь сказать, тайно родили и…
– Да хоть сами в стаю отнесли. Или в лес, а там стая подобрала. Таких дур и в нашем мире хватало.
– Это не дуры, это убийцы.
– Никто не спорит.
– Юлиан говорил, что с ним были еще дети.
Я предположил:
– Значит, произошло что-то другое, не столь очевидное. Жизнь на выдумку богата. Допустим, мы прошерстим всю страну, поднимем всех на ноги, обнадежим тех, у кого действительно пропал ребенок, а в конце выяснится, что это все же не Юлиан, и его никто не признает. Что дальше?
– Он останется сиротой.
– И ты.
Меня не поняли. Пришлось разъяснять:
– Перечисляю. Дано: человечий детеныш, родился и жил среди людей, говорящий, не крестьянин, не благородный, явился в стаю, обитавшую недалеко от причала. Вывод?
