– Его объявят чертом и убьют? – Лицо у Томы посерело.
– Если думать только о нем, то да, но если тебе интересно, то меня тоже убьют. История у нас с ним одна и та же, а сказка насчет долины почти недоказуема. Возможно, и тебе достанется, за то что сохранила жизнь чертям.
– Прости, не подумала.
– А пора бы. Цариссита уже, как-никак.
Получив шутливый, но болючий тычок под ребра, я закрыл глаза: разговор окончен, всех прошу по домам.
Не прошло.
– Чапа, а как тебе кажется, Ася знает, как попасть домой? – пришелестело в ухо.
– Если знает, ни за что не скажет. Это конец их миру. Любой ушедший может вернуться. И не один. Боязнь чужих мужчин стоит здесь именно на понимании хрупкости созданной системы.
– В чем ты видишь хрупкость? – недоверчиво сощурилась Тома. – Наоборот. Законы четко прописаны и исполняются. Вера не слишком фанатична, но сплачивает. Каждый знает свое место, ценятся исключительно личные качества. Идеальный мир.
– Твой идеальный мир убивает людей, не забыла?
Меня тема касалась в первую очередь.
– Это исключение из общего правила. – Тома скривилась и почесала задранную к груди пятку.
– Если таковы исключения, то к чертям такие правила. – Я начал злиться. – Женщины здесь правят лишь пока законодательная, исполнительная и судебная власть принадлежит им. Законы Ликурга были хороши для своего времени, но не просуществовали вечно.
– Какие-какие законы?
– В школе надо было лучше учиться. Проходили по истории.
– А-а, ты про ту школу…
Прошлое того мира Тому уже не интересовало.
– Представь, что границы с внешним миром… ну, который за рекой, откроются, – предложил я. – Что произойдет дальше?
– Начнется торговля. Каждая из сторон выставит лучшее…
– А в плане жизненных укладов, которые у тех и других не допускают разночтений и удерживаются казнями? Сначала со скандалами и кровопролитием жизнь с обеих сторон реки перемешается, затем выравнится в пользу мужчин. И никак иначе.
– Эгоист. Половой шовинист. Женоненавистник.
– Неправда, мне нравятся женщины.
– Нравились бы, ты сейчас был бы с ними, у тебя было море возможностей… – Выпалив это мне в ухо, Тома смутилась и машинально прикрылась руками – впервые за долгое время. – Я не в счет. Я не женщина, я сестра.
– Для меня все женщины мира олицетворены одной. Других нет и не будет, пока существует Она.
– Идеалист. Романтик. Мечтатель. – Тяжелый вздох пронесся по виску и пошевелил мою отраставшую шевелюру. – Как говорила одна киноактриса, в ожидании суженого можно пару-тройку раз выйти замуж. А мне повезло, я нашла сразу.
Тома обернулась на разметавшегося в кровати мускулистого красавца, ее взор потеплел и затуманился. Я поинтересовался:
– Почему ты думаешь, что моя ситуация не аналогична твоей?
– Ты от любви страдаешь, а я наслаждаюсь. Заметил разницу?
А вот это подло. Я отстранился, насколько позволила кровать.
Что-то обдумав, Тома вновь придвинулась.
– Все же, ты не прав. Общество, в котором нет коррупции, взяток, кумовства и в котором все по-своему счастливы, нужно не ломать, а поддерживать.
– Прямо все-все счастливы? – грустно усмехнулся я, имея в виду себя и прочих таких же.
– Идеал недостижим, потому так и называется, но из всех известных мироустройств местное наиболее логично и честно.
– Полгода назад у тебя были иные мысли. В Дарьиной школе ты меня поедом ела за поддержку некоторых из местных догм.
– Я повзрослела.
– А по-моему, твое мнение о местных законах переменилось с обретением титула, башни и слуг. И с претензиями на большее.
– Значит, тоже допускаешь, что я могу стать, как минимум, цариссой?
– Как-как? – От нехорошей догадки плечи у меня передернулись. – «Как минимум»?!
Мстительно щипнув за бедро, Тома вознамерилась встать.
– Подожди. Теперь поцелуй меня.
– Чего?!
Я зажал рукой ее возмущенно разинутый рот. Мы вновь перешли на шепот.
– Помнишь, почему мы шепчемся? – осведомился я.
– Нас могут подслушивать, а то и подглядывать. – Тома все еще не понимала. Даже прямых намеков.
– Второе возможно, а первое даже не обсуждается. Нас слушают – кто-то зачем-то. Доклады уходят к неизвестному заказчику, или просто собирается информация, на всякий случай. Получает же Верховная царица донесения из вотчин. Вот тебе первый заказчик – и, скорее всего, не единственный.
Едва я закончил, надо мной нависло встревоженное лицо:
– Но зачем?
Обидчиво поджав губу, Тома выдержала мою молчаливую ухмылку и ответила сама:
– Не именно нас слушают, а всех.
– Правильно, преступление или мятеж легче предотвратить, чем потом бороться с последствиями. В качестве заказчиков пока могу предложить три варианта. Верховная царица – раз, ей нужно держать руку на пульсе происходящего в стране, не допускать сепаратизма, устранять любые угрозы, предугадывать их. Вторые – Совет сестер. Мудрые царыни прожили долгие жизни и понимают, что нельзя принимать глобальные решения, если не знать обстановки на местах. Третьим в списке идет сестричество в лице ее иерархов. Или иерархиц.
– Тогда уж иерархисс, – подсказала Тома. – Я согласна, им нужно выявлять еретиков, бороться с неверием и грехом во всех видах. Беззубая церковь теряет власть.
– Тогда целуй. – Я выпятил губы.
– Все равно не поняла.
Закатившимися глазами я выразил всю глубину ее бесконечной тупости.
– Поставь себя на место слушающих. Цариссита пришла ночью в постель невестора. Они долго о чем-то шепчутся, и она спокойно уходит. Я бы срочно сообщил о том, что у парочки имеются тайны, и попросил бы усилить наблюдение, так как существует реальная возможность заговора.
– Чапа, ты такой душка! – громко выдала Тома в темноту.
Она поднесла руку ко рту, и звуки поцелуев взасос разнеслись по помещению. Надеюсь, они достигли цели, то есть ушей возможных соглядатаев. Разглядеть-то во тьме ничего нельзя. Приборы ночного видения изобретут еще не скоро.
– Еще? – умиленно вопросила Тома, вытирая о простыню обмусоленную тыльную сторону ладони.
– Хватит, милая! – громко пророкотал я. – Давай спать!
Со своей дальней кровати на представление с изумлением взирал Юлиан.
Тома хихикнула, обогнула покрытое периной чудовище, притворявшееся кроватью, и юркнула под крылышко Юлиана. Оттуда донеслись похожие на предыдущие звуки, только ладони были ни при чем.
