Но не была ими.
– Ты тоже будешь вспоминать этот день, – хмуро сообщил я, выходя из засады. И пообещал с самой гнилой улыбочкой: – Долго.
– А-а, вот ты где. – Варвара прищурилась в полумраке в мою сторону. – Что ж, согласна, тоже буду вспоминать. Я хочу вспоминать.
– Такое не забудешь. Юлиан, поможем девушке найти дверь?
– Э-э… не поняла.
Зато Юлиан понял. Он просиял и временно прекратил борьбу в ожидании моих действий. Тогда дошло и до Варвары. Окончательно дошло. До того момента наше отбрыкивание она воспринимала элементом флирта, неотъемлемой частью роли примерных мальчиков-недотрог. В конечном исходе, учитывая свое верховенство, Варвара не сомневалась. Теперь все встало на места. Со взглядом, налившимся мраком, она привстала, распрямив плечи:
– Хотела по-хорошему, но если не понимаете…
– Увы, – согласился я, делая к ней шаг. Все равно, что приближаться к раненому кабану. Чтобы не разорвали в клочья, я пошел на отвлекающий маневр, вывешивая завесу из слов: – Мы ни в коем случае не хотим тебя обидеть, ты прекрасна, чудесна, обворожительна, чертовски привлекательна, обаятельна и соблазнительна. Когда вот так сидишь на моем приятеле, просто вижу себя на его месте. И эти штучки, которыми ты бравируешь и суешь в лицо бедному парню, ты ими гордишься не зря. Они прелестны, и ты прелестна, вся, от макушки до розовых пяточек, но широта твоих взглядов не лезет ни в какие ворота, а наше дело маленькое: сидеть у окошка и ждать любимую…
– Вы что делаете?! – взвопила ночная нарушительница спокойствия. – Перестаньте меня хватать!
И ведь не боится шуметь, паршивка.
Пиявка злобно рыкнула в ответ на неуважение к хозяину, Шарик компанейски подгавнул из-под кровати, но активно в наши дела животные не лезли, за что им большое спасибо.
– Между прочим, ваша Тома сейчас на уроке, – выдала Варвара главный козырь. – Чапа, слышишь: на уроке! Понимаешь, о чем я? Вам тоже не мешало бы попрактиковаться. Отпустите! Слов уже не понимаем, да? Убрали от меня свои паршивые руки! Отпустите, я сказала!
Сил ей было не занимать, но, схваченная с двух сторон под руки, она в мгновение ока оказалась у двери, а потом за ней.
– А ну, открыли! Кому говорят!
Даже стоя по ту сторону, она еще на что-то надеялась – привыкла повелевать, мысль об отказе не укладывалась в голове. Мужчина – функция, говорила Варфоломея, и этого мнения придерживались все местные женщины. Не привыкли к отказам. Отказ для них неприемлем и просто непредставим. Разве может вещь отказать владельцу? Скажет утром надеваемая туфля: не пойду я никуда, мне не хочется, у меня другие планы!
Тем не менее, туфли заговорили.
– Прости, но мы ждем другую. До завтра. И не входи больше без приглашения, позвоночники непрошенным гостям наша плюшевая человолчица ломает на раз. Если не веришь, спроси у цариссы Аси, она видела. Кстати, тот непрошенный гость был дюжим мужиком, а в одно касание стал трупом.
– Дураки! – донесся вопль отчаяния, когда аргументы исчерпались, а приказы оказались ветром в поле. – Ничего в жизни не понимаете!
Не бывать ей хорошей начальницей. Сколько раз повторять: нельзя отдавать приказ, который может быть не исполнен.
– Возможно, мы дураки и многого не понимаем, но, поверь, эту ночь ты действительно никогда не забудешь.
Варвара гневно топнула и ушла. Интересно, кто-нибудь завтра выговорит нам насчет ночного шума? Или здесь такое в порядке вещей? Надеюсь, мы не нарушили никакого закона, когда отказали женщине. Очень надеюсь. С местных душевладелиц станется покарать и за такое. Причем, как у них принято, насмерть, чтобы не оставить ослушнику права на повторную ошибку. Логичней некуда, «ибо преступивший закон сознательно поставил себя вне общества – общество обязано ответить тем же. Чем возмездие суровей – тем меньше ненужных мыслей в наших головах».
На всякий случай я занялся поиском оправданий.
Итак. Варвара самовольно вошла в личные покои хозяйки. Без разрешения и в ее отсутствие. Собиралась попользоваться чужими… чужим имуществом. Ей вежливо, без членовредительства, указали на дверь. Если имеются вопросы – просим обращаться к хозяйке. Как говорит последняя местная заповедь «Не возжелай мужа и дома ближней своей, и другого имущества».
А быть имуществом не так уж плохо, за любые действия отвечаешь не сам, а хозяин. Красотень.
Явившись за полночь, Тома буркнула:
– Сначала допрашивали, потом учили. Все нормально. Устала как с… волк.
Ее одежда полетела на пол, шаги прошелестели к кровати. Уткнувшись в подушку, Тома затихла. На своей кровати Юлиан удивленно повел носом.
– Можешь сказать, о чем спрашивали? – не утерпел я. – Хотя бы намекни.
– Много о том мире и чуть-чуть об этом. Не важно, все в прошлом, теперь у нас только будущее. Возможно, что весьма неплохое.
– Чем от тебя пахнет? – осторожно вклинился Юлиан.
– Меня омыли и натерли благовониями. На завтрашней церемонии я обязана быть во всеоружии.
Даже Юлиан заметил, что нам чего-то не договаривают. Варварины слова еще стояли в ушах, и я не утерпел, чтобы не укусить:
– Наверно, еще что-то говорили и показывали, чему-то учили?
– И что же? Да, мне преподали некоторые знания, хотя в этом не было необходимости.
– Прошу прощения, а омыли тебя до занятия или после? – улыбаясь, снова клацнул я виртуальными зубками. – Как понимаю, перед помолвкой с тобой провели урок. Сестрисса… – В мозгу вспыхнуло озарение. – Или… сестрат?
– Откуда знаешь? – В меня впились глаза-иголки.
– Догадался.
– Иди ты со своими догадками к волкам на кладбище. – Тома обняла подушку и спрятала в ней лицо. – Красивых снов.
Юлиан показал мне палец у губ: «Больше не надо разговаривать, она хочет спать».
– Красивых, – откликнулся я, отворачиваясь.
Значит, сестрат? Любопытно. Всю жизнь я считал, а кинофильмы из жизни султанов поддакивали, что кастрация – это отрезание мужского достоинства, но Тома подтвердила внезапное озарение, вызванное смехом Добрика над взаимоотношениями Панкратия с Устиньей. Для полноценного урока нужно не только рассказать, но и показать. Что показывал сестрат? Я сделал в уме очередную зарубку: надо побольше узнать про евнухов.
Стоило прикрыть веки, и перед глазами всплыло произошедшее сравнительно недавно, навеянное последними событиями… да что там всплыло – ударило струей из брандспойта памяти, как в уличной драке кастетом. Такое не скоро забудешь, если вообще забудешь. Ночь, костер, поляна в глухом лесу, сохнущая одежда на сложенной из жердей сушилке, пятнадцать учениц-царевен, три из которых в дозоре… и – безумный урок ловиласки. У нас это называли половым воспитанием, но и выглядело оно по-другому.
Когда же мне заявили, что обычно такой урок завершается демонстрацией способов ловиласки по всем видам, как включающим, так и исключающим третью составляющую…
