Так она и сообщила Пьеру, когда они ненадолго встретились во дворе, боясь, что даже пара минут их разговора может быть подслушана – теперь, когда она внезапно поняла, что нужно делать, ей стало очень страшно, что планы сломает какая-нибудь случайность.
– Мы уйдём оба – спокойно, поодиночке… – шепнула она напоследок и быстро отошла, заметив, что невдалеке стоит служанка и внимательно глядит на них, будто пытаясь хотя бы по губам прочесть слова, которые не слышит.
Конечно, они ещё не придумали, как покинуть сам город – без коней, без разрешения на выезд… Но это было не так важно, как выбраться из дворца, и, присев к столу, она обмакнула перо в чернила, чтобы написать Сарике – той самой, которая как-то приходила благодарить за лекаря. Записку она собиралась дать Пьеру – Сарика никогда не видела его, а так он смог бы получить у неё приют. Закончив, Доминик устало отложила перо. Всё, что могла, она сделала, и оставалось одно – ждать…
Это ужасное состояние – состояние ожидания, когда ты неимоверно, всеми силами души жаждешь чего-то, кипишь, дрожишь, но вынужден только ждать. Силы, которые горят в тебе, мучают тебя, потому что сознание понимает, что их некуда приложить – ведь только время способно тебе помочь… А ты должен быть лишь терпелив. Но это так мучительно!
«Никому нельзя верить. Нельзя доверять», – едва шевеля губами, прошептала она.
Ей стало так одиноко, как никогда в этом мире! Она всей кожей вдруг ощутила, что той радости жизни, того света, который когда-то, в другом веке, всегда был с ней, теперь в ней нет. И единственная радость, что оставалась у неё сейчас, – это поддержка друга, который не бросил её одну, не бросил…
«Но не Заир!.. – тускло вспомнила она. – А ведь он знал, что происходит. И предал… Можно ли пережить предательство? Что сделала я такого, что позволило ему предать меня? Я ли допустила это?.. Словами, делом… – показала, что со мной можно так поступить?».
Слёзы горькой обиды, так долго скрываемые ею от себя же, потекли по щекам. Она не собиралась их останавливать – нужно было отпустить хотя бы эту слабость, чтобы потом снова стать сильной!..
У неё больше не было собственного огня, способного дать надежду, но свет нужен всегда, чтобы пробуждать внутри силы. И она зажгла свечу и закрыла глаза, да так и замерла, держа её в руках. Со стороны казалось, что она так устала, что просто заснула, но истерзана была только душа, и тело не спало. С ладонями, сложенными лодочкой и освещёнными огнём, она казалась статуей света, обязанной сохранить его от трепетных порывов ветра, поминутно врывающегося в окно. И вскоре её мысли оказались так далеко от этого мира, что она уже не заметила бы, даже если б служанки, снующие в соседних комнатах, вздумали бы стучать в набат!
В голове её поплыли небеса: синие, с мягкими мохнатыми пятнами–облаками… Они медленно, но непрерывно двигались, менялись местами, кружили голову своим беспечным беспокойством… Даже казалось странным, что она сама ещё не кружится среди них!.. А сквозь голубизну прорывалось горячее солнце, словно говоря: «Я – твоя надежда, я – с тобой!».
Капля воска упала на ноготь, но она так крепко задумалась, что очнулась, только когда в ладони оказалась целая лужица горячего солнца.
– Позволь?
Доминик резко обернулась.
У стола был Заир, и она чуть не вздрогнула, вспомнив, что недавно писала там записку, прочтя которую, он мог бы всё разрушить! По счастью, она сразу же спрятала её в карман, собираясь отдать Пьеру, как только его увидит…
Заир глядел простодушно, очевидно, ожидая воск, за которым протягивал руку, и она поторопилась его отдать. Конечно, визирь сразу, как вошёл, заметил испачканное перо, но не подал и виду, что это его весьма заинтересовало. «Кому же ты пишешь?..», – с досадой подумал он, что, зайди чуть раньше, он мог бы застать её за письмом, но вслух произнёс, по-доброму усмехнувшись:
– Говорят, ты сегодня скупила целую лавку нарядов?
– Считаешь, это глупо? – попробовала она смягчить выражение лица и слегка улыбнуться, но, похоже, выглядела она всё ещё слишком измученной, потому что он замолчал.
Поняв, что слишком долго всматривается в неё, он опустил взгляд на кусочек воска и стал его разминать, и вскоре протянул ей обратно небольшой цветок.
– Я и не знала, что ты так умеешь – за несколько мгновений превратить кусочек печали в светлое чувство! – усмехнулась Доминик, но это прозвучало до странности горько, и Заир снова пристально вгляделся в неё.
– Что с тобой?
Его внимательный, заботливый взгляд не был похож на взгляд предателя. И ему так хотелось верить!..
Она снова опустила голову и задумалась. Да, он знает, почему её оставили во дворце, и не говорит ей этого, но, видя его рядом, она всё равно верит ему! Несмотря ни на что – потому что его глазам, этому теплу и заботе не верить нельзя… Не доверять – невозможно!..
– Не знаю, что тебе сказать… – помолчав, тихо ответила она, медленно погружаясь в свои мысли, как пробитый корабль, который, уже напитый водой, безнадежно опускается в океан. – Мне просто – грустно… Мир вокруг для меня чужой. Я вижу стены, вещи, людей… – и понимаю, что не должна их видеть, что их здесь быть не должно! – или меня… Я – как будто дымка, случайно залетевшая в эту комнату, только дым… Я так устала от всего этого!.. Я так хочу отдохнуть, просто полежать на лугу под голубым небом, которое поутру свежестью своей поспорит с морем; услышать колокольный звон родных церквей! Хочу услышать шум родного города, увидеть его сияющие огни, много света, даже ночью; гул и шум от зари до зари! Людей, разных, бегущих по своим делам, которым всё равно, куда иду я по чёрной дороге для тех, кто везёт! – она засмеялась и смеялась всё громче, пытаясь подавить горечь оттого, что приходилось так подбирать слова, говоря про асфальт и автомобили…
Резко остановившись, она тяжело вздохнула.
– Тебе не понять, как мне горько. Не понять!
– Я вижу, что тебе плохо, – ответил он, присев рядом и с тревогой проверяя, не горяч ли её лоб, но она только усмехнулась.
– Не ищи того, чего не может быть в здоровом теле. Во мне нет болезни, кроме тоски!
– Любое омрачение духа влечёт за собой угнетение тела и рано или поздно даст о себе знать! Береги душу, освободи свой дух от печали, прогони её и тогда дашь возможность телу своему продолжать здоровую жизнь. Но если ты поддашься тоске… Горе тому, кто, вопреки воле небес, начнёт роптать на свою судьбу! Тогда глаза закроются пеленой разочарований и разум покроется мраком. Остановись! Останови поток мрачных мыслей в голове и в сердце! Вернись на путь, незапятнанный жалобами к небу и напоенный надеждой и верой!
– Как скрыться от мрачных мыслей, если всё, что я чувствую, – только горечь? Мне столько пришлось пережить, что душа моя слабеет с каждым мигом, заполняясь болью утрат и разочарования…
– Ты ропщешь напрасно, ты просто изводишь себя! Ты забываешь обращаться к Всевышнему, и он наказывает, позволяя тоске наполнять тебя.
