За окном, в саду, таяли ржавые лучи уходящего солнца. Там была свобода. И смотреть на неё сейчас было невозможно – из-за понимания, что она недоступна.
Доминик опустила взгляд и уставилась в бассейн. Но и туда глядеть оказалось тяжело – вода была слишком спокойна. В ней не было эмоций, боли, страха… – ничего, что может так давить на душу. При виде её безупречной глади хотелось плакать о собственном бессилии и незнании, как спасти свою судьбу…
– Ты спишь?
К ней бесшумно подошла Камила. Она протянула покрывало, но, увидев, что Доминик всё равно, сама осторожно укрыла её.
– Мне тоже сначала было одиноко.
Доминик подняла голову и посмотрела на неё внимательней, только сейчас поняв, что ей вовсе не показалась эта странность: все наложницы проводили время своими группами, но ни в одной из них не было Камилы.
– Ведь ты главная среди них? Ты говоришь им, как себя вести; когда замолчать, если слишком шумят… Одиночество – это плата за то, что ты названа лучшей, – ответила Доминик, но та грустно усмехнулась.
– А я не выбирала такую судьбу… И они не знают, а я многое бы отдала, чтобы избавиться от внимания хозяина! – почти неслышно добавила она.
– Тебя продали за долги? – вспомнила Доминик и тут же прикусила язык.
– Разве я говорила? – удивилась та. – Хотя… Об этом здесь все знают… – я немного старше их, и они любят говорить обо мне. Думают, что я краду глаза господина… А я… никому не пожелала бы такой жизни! Быть рядом с тем, кого не любишь. Быть далеко от того, кто тебе дорог. Сидеть в запертой клетке и видеть вокруг только вражду – зависть, которая гложет не твоё сердце, но сжигает своим гневом тебя…
В последней угасающей капле янтаря из окна заблестели её глаза.
– Когда-нибудь всё будет хорошо, – мягко тронула её за руку Доминик. – Мы что-нибудь придумаем.
– А что тут придумаешь? – глубоко вздохнув, ответила та. – Жизнь написана, и не нам её менять…
Эти слова напомнили Доминик о Заире. Задумавшись, она вдруг негромко прошептала:
– И смиренно идти вперёд, принимая всё, как есть…
Она снова прислонилась к колонне и закрыла глаза. Но перед тем, как заснуть, поняла, что думает вовсе о другом: «… или смиренно менять свою дорогу…».
Уставшая, она спала так долго, что остальные наложницы успели подняться и шумно начать свой новый день. Они равнодушно проходили мимо спящей, уже не видя в ней диковинку, и только Джала с подругами остановилась, чтобы спокойно вглядеться в новую соперницу. Насмотревшись, она удовлетворённо кивнула.
– Поглядим ещё, что скажет хозяин, когда вернётся! Вдруг она ему понравится больше той, – Джала взглядом указала в сторону Камилы. – Тогда мы наконец-то избавимся от неё! А с этой разобраться проблем не будет…
Она хищно улыбнулась, предвкушая, что вскоре разделается с давней соперницей, укравшей сердце её господина, и в сопровождении подружек отошла в другой конец зала.
Доминик же, проснувшись, поняла, что терять время нельзя: Казим, как выяснилось, действительно покинул город, но вскоре должен был вернуться, и тогда ей точно бы не поздоровилось! Пока что только выдержка Хафиза дала ей отсрочку от избиений, и то – лишь потому, что он рассчитывал наверстать упущенное время силой мести…
Она попыталась выяснить у Камилы хоть что-то, что помогло бы выбраться из этого райского местечка, потому что все видимые выходы были закрыты, а выломать деревянные оконные решётки, не переполошив стражу и наложниц, было невозможно. Но Камила, то ли вольно, то ли нет, не говорила ничего, что давало бы надежду…
Доминик, как загнанный зверь, бродила в поисках шанса на спасение. Иногда подходила к окнам, но жизнерадостный пейзаж за ними не прибавлял сил. Кроме того, там, где-то у самой стены, она заметила человека – он стоял и смотрел прямо в сторону окон, да так настойчиво, что ей даже казалось, что он следит именно за ней. Но она видела его всего лишь пару раз, потому надеялась, что временами соглядатай обходит дозором весь сад, а то и целый дом.
В конце концов, растерянная, она уселась у бассейна. Ей снова захотелось плакать, но она сдержалась, вспомнив, что здесь ей никто не поможет.
– Хочешь?.. – Издихар присела рядом и протянула сладости. – А почему ты такая грустная?
Доминик пожала плечами, но той, похоже, ответ и не требовался.
– У нас тут здорово! Приносят еду, можно кушать, сколько хочешь! Готовить ничего не надо! Вот когда я жила дома, приходилось каждое утро вставать очень рано – ещё солнце не встало, а я уже на ногах!.. Потому что нужно было овец пасти далеко от дома. А тут – делай, что хочешь! То есть, ничего не делай! – засмеялась она.
Новенькая даже не улыбнулась, и Издихар недоуменно покачала головой.
– Если ты будешь так печальна, господину ты точно не понравишься! Тебя побьют… Вот у нас тут была такая женщина… Базила, кажется. Я тут всего несколько месяцев и её не видела, но говорили, что она всё время плакала и тем раздражала хозяина. Теперь её больше нет.
– Как – нет? – похолодевшая Доминик тут же забыла про свои горести.
– Ну, избавился он от неё. Да ты не волнуйся! Главное – будь веселее, радуйся жизни, благодари хозяина – и всё будет хорошо!
Она подскочила и упорхнула в середину зала, где остальные устроили танцы.
– Камила! – Доминик нашла одинокую рыжеволосую в углу комнаты.
Та подняла голову и даже улыбнулась. Но было видно, что она недавно плакала.
– Это ничего, ничего… Мне просто так становится легче… – тихо сказала она, увидев в глазах Доминик неприкрытую жалость.
– Почему ты вместе со мной не ищешь выход?! – вдруг напрямую спросила та. – Разве тебе не дороже хоть на миг ощутить вкус свободы, той, что ты сама выберешь, чем жить, столько времени пряча слёзы?
– Я всё равно не могу отсюда уйти, даже если бы была открыта дверь, – я ведь сама собой откупилась…
Доминик присела рядом, не понимая, что такое та говорит. А Камила грустно усмехнулась, видя неподдельное изумление.
– Знаешь, я когда-то жила с братом. Мой дорогой брат!.. Мы были так счастливы вместе, у нас даже была своя лавка и всего хватало! Но, наверное, за счастье надо чем-то платить… – пришли плохие времена, и он разорился. Тогда добрый друг – это был давний друг отца, – нам помог: нужно было сопроводить в Медину караван его родственника, и он дал эту работу моему брату. Но, видимо, если небо отворачивает от человека свой взор, никто из людей ему больше помочь не сможет, даже если захочет…
– Он не вернулся?
Камила глубоко вздохнула.
– Одним утром добрый друг семьи пришёл ко мне с плохой вестью – мой брат лишился рассудка… Иначе как можно объяснить, что он разграбил доверенный ему караван и скрылся?.. За его голову собирались назначить награду, и тогда друг отца, уважаемый человек, предложил мне прийти с ним к Казиму ибн Малику – сказал, что расхвалит меня перед господином; я должна была казаться спокойной и кроткой, тогда за меня дали бы столько денег, что можно было бы оплатить долг брата. Его перестали бы искать, чтобы наказать… Что ещё я могла сделать? Я пришла. Понимаешь?.. Я сама продала себя. Так как я сбегу? – я получила столько денег, сколько просила, и уже не принадлежу себе… Я как собака – её кормят, а она служит хозяину… И эта комната, и приказы Казима – это всё, что мне теперь осталось. Но и тебе я помочь не могу – сбежать отсюда невозможно! А если и попытаешься, то будешь или мертва, или тебя накажут так, что сама станешь желать смерти… И если ты всё равно хочешь так оступиться, я не буду тебе в этом помогать!
