– Он молод и глуп. – Царь грустно покачал головой, движение вышло слабым, робким. – А ты что ведёшь свои хитрые речи? Зачем наговариваешь мне на Ружана? Чего ты хочешь? Самой стать царицей и привести во дворец своего нечестивого колдуна? Я ведь знаю, Нежата. – Радим сухо сглотнул и замолчал. Руки Нежаты похолодели от страха, но она всё так же прямо стояла у двери, ничем не выдавая, как напугана. – Всё-ё про тебя я знаю. Что не мил тебе мой воевода и не смотришь на других женихов, что были бы счастливы к тебе посвататься. Давно говорили мне, будто крутишь ты с тем, кого и человеком-то назвать нельзя; с тем, кто вьюжит вьюги и заметает дороги, по чьей воле люди замерзают, едва сумрак застанет их в пути. Неужто и сердце твоё так же замёрзло, что смогло полюбить такое чудовище? Он убивал наших людей, Нежата.
– Отец, ты не прав, – сказала Нежата мягко, сдерживая гнев. – Аларцы тоже погубили немало колдунов. Ты не знаешь его, а все слухи доносили тебе Военег да болтливые дворовые девки. Я же угадала?
В висках у неё стучало: «Откуда узнал? Неужели проследили?»
– У меня нет причин не верить воеводе. Да и люди не станут попусту чесать языками. Я добр к тебе, Нежата, ведь ты моя дочь. Был бы я иным, я бы не стал сам с тобой разговаривать, а сослал бы царевну-ведьму туда, где даже стрейвинский колдун бы её не сыскал.
– Зачем тогда ты позвал меня? – Как Нежата ни старалась, голос всё-таки дрогнул, в горле встал комок. Ей хотелось попятиться к двери, но она подозревала, что стража перекроет выход.
Царь приподнял над одеялом руку – высохшую, сероватую, с чёрной язвой на ладони – и махнул, веля Нежате подойти поближе. Царевна помедлила и осторожно шагнула на ковёр – ноги тут же утонули в мягком ворсе.
– Посмотри выше.
Нежата послушно вскинула взгляд. Над изголовьем царской кровати висело пёстрое перо.
– Перо девоптицы. Ты рассказывал нам о ней.
– Говорил, да не всё. Садись, дочка. Садись. – Царь откашлялся, будто ласковый тон по отношению к Нежате оцарапал его горло. – Расскажу тебе, каково любить чудовище.
Нежата осторожно присела на краешек кровати, уперев ладони в шёлковое покрывало. Мастера выткали на нём птиц с девичьими головами, с пёстрыми перьями и в самоцветных бусах – не нашлось бы во дворце места, куда не проникли девоптицы, но крепче всего засели в голове и сердце царя.
– Что такое, отец? О чём ты?
Царь вздохнул и откинул голову на высокие подушки. Беседа уже утомляла его, но он держался.
– Я рассказывал, что встречал девоптицу в молодости. Но не рассказывал, как мы с ней полюбили друг друга. Говорят, они завораживают песнями, а для людей царских кровей песни девоптиц опаснее, чем для всех прочих. Не вспомню сейчас, пела ли она мне – верно, пела, и пела дивно, но разве знал я тогда, что голову мне заморочит? Она была в облике девоптицы, а в новолуние становилась человеком на несколько дней – прекраснейшей из девиц, что я видел.
Царь прервался ненадолго, несколько раз глубоко вздохнул и продолжил ещё более слабым, шелестящим голосом, похожим на ветер, который задувал из окна.
– Я был помолвлен – княжна Горица из Северной Халкхи готовилась стать мне женой, а вам – матерью, но что может сделать брак по расчёту против юной сумасшедшей страсти?
Нежата с трудом скрывала отвращение, слушая отца. Не сошёл ли старик с ума, раз решил при дочери порочить имя её матери? За оскорбления царицы он всю Нежатину жизнь рубил наглецам головы, а сам, получается, вот как о ней отзывается…
– Мы недолго были вместе, – просипел царь. – Мать отыскала меня в Серебряном лесу и обещала проклясть, если я не женюсь на княжне. Возлюбленная моя была в ярости – я же ничего не говорил ей о помолвке. У меня не было иного пути – я готовился стать царём и не был волен распоряжаться своей жизнью. Тогда моя птица взяла с меня последнее обещание: я был юн и очарован, согласился не слушая. Она попросила отдать в Серебряный лес моего последнего ребёнка, которого родит будущая царица.
Я волновался, когда родился Ружан – если бы он остался единственным, Алария лишилась бы наследника. Но следом родились Домир и ты, и я успокоился. Отдать дочь тяжело, но не так страшно, как единственного сына. Девушки прислуживают девоптицам и живут в Серебряном лесу счастливо, так что и у тебя была бы пусть короткая, но радостная жизнь…
Нежата стиснула шёлк покрывала. Гнев клокотал в груди, она чувствовала, как наливаются жаром щёки, и сдерживалась изо всех сил, чтобы не сорваться на старика. И это её отец? Тот, кто качал на коленях и баловал лучшей пастилой? Тот, кто подарил и все драгоценности матери, и тонконогого коня, и прощал капризы? Так и оставил бы её в лесу, не родись Ивлад! Разве смог бы?.. Но что-то в тоне старика подсказывало: он с такой горькой сладостью вспоминал свою любимую девоптицу, что да, смог бы, и глазом не моргнул. Что, если все поблажки были ценой, которой царь Радим пытался откупиться от дочери в своих же глазах?
– Что же изменилось для тебя, отец? – тихо спросила царевна.
– Родился Ивлад, – ответил он. – Родился и всё равно что спас тебя, Нежата. Потом царица слегла с родильной горячкой и через тринадцать дней после рождения сына умерла. Я горевал – не ожидал, что станет так больно, когда Горицы не станет. Успела мне полюбиться иноземная княжна, я почти перестал вспоминать девоптицу, и жили мы в согласии. Подрастали дети, и как бы горько мне ни было смотреть на тебя, а на Ивлада стало в разы горше.
– Отчего же ты послал их сейчас в Серебряный лес? Знал ведь, каков Ивлад.
Царь раскашлялся, сплюнул на платок чёрный сгусток, а после промокнул губы и ответил:
– Стало быть, звучат в моём сердце отголоски её чарующей песни.
– И что, заберут они Ивлада?
В душе Нежаты поднималась буря. Раз она сама помогла Ивладу уехать со двора, значит, и её вина будет в том, что может случиться с младшим братом. В голове крутились разные мысли: броситься в погоню самой? Взять коня Ивлада и помчаться, вдруг успеет? Или Вьюга уже встретил его и сможет защитить? Ох, а если Ивлад не примет помощи колдуна?..
– А, – царь махнул рукой, – хитрющие они, как бесы. Хотел я уберечь младшего, а он сам им в когти метит.
– И что будет, – Нежата сглотнула, – если ты нарушишь обещание?
Царь издал сухой смешок, а может, просто кашлянул.
– Ты не знаешь их. Они возьмут своё. Ради своего проклятого леса, который питается людской кровью. Так и будут мучать его всю жизнь… А если не получат, то… Нет, Нежата. Нельзя нарушать клятвы, данные девоптицам. Они опасные твари, неужели не слышала…
– Про кровь и смерть невинных, конечно. Я помогу, – вызвалась царевна. – Верну Ивлада, сама виновата, что помогла ему сбежать. Возьму его коня, потом поменяемся.
Она хотела добавить про Вьюгу, но побоялась злить отца, упоминая имя возлюбленного.
– Не смей! Не смей своевольничать! И так я глупость совершил, троих сыновей в неизвестность отправил, так хоть ты у меня останешься. Ох, и радуются же мои враги! Кто знает, сколько их на тропах стерегут Ружана…
