Царевич вцепился руками в плечи Рагдая и упал лицом на его грудь. Дохнуло кислым хмельным дыханием, и Рагдай неловко обхватил Ружана поперёк спины.
– Ты пьян. Не думай о них. Просто не думай. Слышишь?
Ружан всхлипнул. Так странно было слышать этот беспомощный звук от старшего царевича, при виде которого мужчины вытягивались в струнку, а у женщин щёки загорались алым.
– Они сами приходят. Нет! Они живут в моей голове. Убери их, Рагдай! Прогони…
Со стоном Ружан опустился на пол, к ногам Рагдая. Тот вспыхнул от неловкости и неуместности этой сцены – будущий царь на коленях перед воеводой, да что это такое? И тут же подумал иначе: друг перед другом – так звучит лучше. Крепко обхватив Ружана за плечи, Рагдай поднял его.
– Прогоню, только вставай. И не думай больше плакать.
Ружан тяжело поднялся, хватаясь за Рагдая так, что тот с трудом удержался на ногах. Жилистое мускулистое тело царевича будто стало каменным, неповоротливым и невероятно тяжёлым.
– Они проклянут меня? Будут сниться до самой смерти? И после смерти не оставят?
Ружан с мольбой заглянул в лицо Рагдаю. Ледяные глаза с хитрым прищуром смотрели сейчас жалобно, умоляюще. Рагдай отвёл взгляд и положил ладонь на мягкие Ружановы кудри.
– Всё будет хорошо. Не думай о них. Выгони из головы. Как выгнал я.
– Ты правда выгнал?
Рагдай дёрнул плечом – не ответил ни да ни нет.
Он несколько лет пытался. Поначалу воспоминания были так ярки, что душили не то что ночами, но и днями тоже. Та битва была страшнейшей – но ни капли крови не упало на палубы царских ладей. Вот оно, истинное коварство колдовства: оно заставит тебя медленно сгорать в безумии, лишь однажды показав свой оскал.
Царь Радим тогда впервые осознал, что его болезнь не отступит, пока не вытянет из него жизнь до последней капли, и поставил старшего сына вместе с воеводой командовать флотом, когда Стрейвин попытался пробраться к Серебряному лесу через устье реки Белой. Дело было поздней осенью, лёд ещё не встал, но вьюжные колдуны уже вошли в силу – перевес был на стороне Стрейвина.
Худший союз – для врагов, разумеется, – вьюжные со штормовыми. Так и вышло в тот раз. Корабли Аларии сдавались один за другим, мачты ломались, промерзали насквозь, словно сухие веточки. Палубы заледеневали, паруса вставали колом, когда от воды поднимались снежно-ледяные вихри, налетали на корабли, окутывая их страшными белёсыми коконами. Рагдай помнил, какие крики доносились с обледеневших палуб: резкие, высокие, они взвивались и обрывались хрипами через несколько коротких мгновений. Вскоре корабли разламывались, как перемороженные рыбины, рассыпались на куски. Море поглощало их, сжирало серыми пенными волнами, а снежные вихри принимались кружить в поисках новой жертвы.
Когда буран обступил их судно, Рагдай уже едва держался на ногах от мороза. Он цеплялся за борта, обмотав руки парусиной, и всё равно не чувствовал пальцев, только тупую боль. Он постоянно оглядывался на отца, чтобы убедиться, что Военег видит: он не сдаётся, всё так же готов сражаться наравне с ним. И Ружаном.
Царевич стоял на корме, вглядываясь в даль. Конечно, он не мог ничего разглядеть: колдовской буран был слишком плотным, стужа всё крепчала, вгрызаясь в лица холодом. В сторону стрейвинских ладей летели редкие стрелы, но большинство аларских воинов уже либо погибли, либо были не в состоянии держать лук. Да и толку от луков не было – тетивы промёрзли и не гнулись, многие и вовсе лопнули. Рагдай позвал Ружана, но тот только отмахнулся. Кто-то из команды кричал об отступлении, но всем другим было ясно: даже если повернуть к берегу прямо сейчас, неминуемо встретишь смерть. Стараниями колдунов море сковало льдом, из-за бурана не было видно ничего дальше носа судна, да и если бы удалось сменить курс, наверняка можно было бы наткнуться на обломки других кораблей. Тогда Рагдай понял: ещё немного – и они тоже погибнут. Как весь аларский флот.
Он вспомнил, как за спиной раздался сиплый вскрик. Один из ратников покрывался инеем и воздел руки к лицу, скрючив пальцы, словно его мучил зуд. Рагдай с ужасом наблюдал, как ветер треплет полы одежды мужчины, заставляя ткань стыть колом, и ломкая ледяная корка покрывает его кожу. Спустя пару мгновений мужчина упал на палубу с сухим стуком. Рагдай вздрогнул и обернулся. Остальная команда тоже поддавалась натиску бури. Иные гребцы сразу падали замертво, роняя вёсла, у других мороз разъедал глубокие язвы, сквозь которые проступали кости. Перед Рагдаем упал стрелок: вместо щёк у него зияли дыры, в которых просвечивали зубы, а нос провалился внутрь.
– Скорее! – рыкнул Военег, хватая Рагдая в охапку. Отец швырнул его к Ружану и сам навалился сверху, укрывая обоих юношей своим тулупом.
От удара воздух вышел из лёгких, и Рагдай захрипел, глотая стужу.
Воспоминания о том страшном дне застряли в горле, посылая дрожь вдоль хребта. Если бы не Военег, все они замёрзли бы насмерть и не было бы сейчас ни царевича Ружана, ни самого Рагдая…
– Нет, – выдохнул он, продолжая гладить Ружана по волосам. – Я старался, но они по-прежнему со мной. Где бы я ни был. Такое нельзя забыть, но можно попробовать отпустить. Отпусти их, Ружан. Пусть покоятся с миром.
– Быть может, стоило отдать им тогда Серебряный лес, – едва слышно шепнул царевич. Он успокоился, стал смирным, как ласковый ягнёнок. Тяжесть его тела приятно лежала на груди, на руках, и Рагдай не двигался, будто боялся спугнуть его. Боялся, что после кратких мгновений покоя царевич станет ещё более вспыльчивым, чем обычно. Будто ветер, угомонившийся к вечеру, чтобы в ночи разразиться грозой.
– О чём ты говоришь? Отдать священные земли вместе с девоптицами? Алария чтит их. Нельзя пускать вражью стрелу себе прямо в сердце.
– Тогда мои воины были бы живы.
Ружан едва ворочал языком, будто разом обессилел. Рагдай убеждал себя, что виной тому лишь вино, которого будущий царь стал пить слишком много.
– Войны разгораются, чтобы в них пали лучшие, – успокаивающе произнёс он. – Не бывает войны без смертей.
Ружан зашевелился, поднял голову и отстранился, разглядывая Рагдая покрасневшими глазами. Хотя бы не чёрными – уже хорошо.
– От них одни беды. От этих чудовищ. Кто они, Рагдай? Ты уверен в том, что птицы с женскими лицами – то, что Аларии стоит беречь и чтить? Раз Стрейвин так хочет владеть ими, так пусть забирает. Чтобы никто больше не погибал за них.
Рагдай не сразу нашёл что ответить – так непривычно звучали эти слова из уст Ружана, того, кто ради власти приказал изжить со света родных братьев.
– Девоптицы – символ Аларии, – мягко повторил Рагдай. Он попытался поймать руки Ружана и усадить его, но тот закусил губу и отошёл к окну, отвернувшись. – Упустишь их – народ тебе не простит. Вернее…
– Не простит тому царю, кто сделает это, – отозвался Ружан. – Я понял, о чём ты. Хоть я и остался единственным сыном Радима, хоть я и достал отцу проклятую птицу, я ещё не коронованный царь, даже ты спешишь напомнить об этом.
