Нежата схватила его за плечи и резко встряхнула. От неожиданности голова Ивлада мотнулась и больно ударилась о древесный ствол.
– Что ты творишь?!
– Это ты что творишь! Не узнаю своего брата – этот ли безвольный тюфяк? Очнись, Ивлад! Борись и… Он может хоть как-то избежать вашего проклятия? – спросила Нежата, вновь разворачиваясь к Верине.
Старая девоптица перебрала лапами по ветке и лениво повела плечом.
– Умная девка, а такое спрашиваешь. Я бы не сказала тебе ничего, даже если бы знала.
Нежата зло стиснула зубы и кинулась к Грайе, будто хотела ударить её. На всякий случай девоптица оставила служанок и вспорхнула на ветку к Верине.
– Раз вам так нужна именно царская кровь, то берите меня. Царевна лучше впишется в женское общество. А то что выходит – гордитесь своими сестрицами, а сами выпросили мужчину? Так не пойдёт. Так что берите. Вот она я: первая и последняя дочь царя Радима.
Ивлад не поверил своим ушам. Руки Нежаты до побелевших костяшек сжимали края накидки, а лицо у сестры было таким гордым и упрямым, что сомнений не оставалось: она будет бороться до тех пор, пока точно не уяснит, что других путей не существует. Ивлада захлестнуло восхищение.
Он поднял голову и увидел в ветвях множество девоптиц, в любопытном молчании наблюдающих за разворачивающимся действием. Домир тоже был здесь, но смотрел только на Литу. Казалось, его никак не касалось то, о чём спорили Ивлад, Нежата и Грайя. Ивлад махнул на брата рукой: даже злиться на него не было сил.
– Нежата, – позвал он. – Успокойся. Не спорь. Я сам проверю, выпустит меня лес или нет. Пойдём.
* * *
Ночью после колдовства на крови Михле почти не спала. Ворочалась на мягких перинах и тряслась от озноба. Сводило руки, пальцы стыли ледышками, даже зубы стучали друг о друга. Несколько раз Михле вставала и щупала изразцовую трубу: она была тёплой.
Подумать только, снова костяное колдовство. После того, как Михле поклялась себе больше никогда не творить такого. В голове звучали чужие слова, услышанные ещё в Стрейвине полгода назад.
«И не смей возвращаться…»
Дома её не взял бы на обучение ни один колдун. Однажды она перешла черту: отважилась испробовать костяное колдовство, но об этом узнали в деревне. Узнали и выгнали. К ней приходил сам Зверь – верховный зверослов, тщедушный рыжий колдун, по внешности которого никогда не догадаешься, насколько он силён, если не знаешь.
Михле поклялась никогда не возвращаться домой и никогда не использовать другое колдовство, кроме вьюжного и звериного. Первое получалось лучше: холодные ветра и метели подчинялись ей, пусть не слишком охотно. Из звериного колдовства ей удавалось только успокаивать животных и вот с недавних пор – совмещать оба умения, вызывая в буране очертания волчьих голов.
Теперь же её вырвали из привычной жизни: поселили во дворце, но при этом заставили взяться за костяное колдовство. Михле закусила губу, глядя в расписной потолок. А действительно ли заставили? Вдруг Ружан оставил бы эту затею, если бы она отказалась? Михле сама рассказала ему, что будет, если усилить колдовство кровью царевича. Выходит, она тоже хотела вновь испытать это ощущение? Выходит, предала свою клятву?
В тяжёлых раздумьях Михле проворочалась до утра.
Ружан не заставлял её. Попросил. И она согласилась. Слишком легко, чтобы сейчас убедить себя в том, что ей того не хотелось. И даже какие-то мгновения гордилась собой: больше двух умений не принято совмещать. Она же совместила целых три. Одно из которых – запрещённое. Дали бы ей в Стрейвине такую свободу, какую дал аларский царевич?
Михле перевернулась на бок и закрыла глаза. Всего на миг, как ей показалось. Но когда она вновь подняла веки, покои заливал золотистый солнечный свет. А в дверь кто-то стучал.
Наверняка не Февета – та сразу бы открыла.
Михле выругалась, наспех оделась и заплела волосы в толстую косу. Быстро умылась из ковша и открыла дверь.
В окружении дружинников перед ней стоял Ружан. Михле сдавленно кашлянула, вытерла ладони о платье и протянула ему руку. Тут же опомнилась: с будущим царём нельзя здороваться за руку. Она была и рада, и напугана его неожиданным появлением и не сразу заметила, что глаза Ружана темнее, чем обычно, а щёки кажутся впалыми. Рядом стояла верная старая борзая и водила длинной мордой, втягивая воздух.
Михле поправила платок, укрывающий голову, – вчера вечером служанка принесла его ей в покои, и, развернув тонкий пергамент, Михле ахнула: она никогда не касалась такой мягкой шерстяной ткани и никогда не видела таких красивых узоров: цветы и ветки переплетались, чёрно-белые на алом, тревожные, словно остовы деревьев на фоне пожара.
– Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете, – произнёс Ружан, внимательно осмотрев Михле. – Пойдёмте. Не колдовать. Просто прогуляться.
Больше не говоря ни слова, они прошли по коридору и спустились на первый ярус. Внизу Ружан подал Михле локоть, она осторожно взяла царевича под руку и шагнула с ним с крыльца. Сзади бесшумно двинулись дружинники, высокие и крепкие, с выражением уверенного спокойствия на лицах. Краем глаза Михле заметила блеск солнца на наточенных лезвиях топоров и на драгоценных ножнах. Любимая собака Ружана тоже побежала за хозяином, вывалив розовый язык.
– Вы чем-то встревожены? – спросил Ружан.
– Я… Всё в порядке, – соврала Михле. Ей постоянно хотелось обернуться: стрейвинская колдунья с аларским царевичем, а сзади – борзые псы и вооружённые воины, и она спиной ощущала на себе их взгляды.
– Славно. Что вы видите?
Михле с трудом заставила себя не коситься вбок, а взглянуть прямо перед собой, куда указывал Ружан.
Солнечный свет персиковым соком лился с неба, в воздухе искрились крохотные снежинки, а за городской стеной, после заснеженных полей, серебряным гребнем щетинился лес. Сердце Михле на миг замерло: тот самый Серебряный лес, полный девоптиц и волшебных яблок, та самая земля, которую Стрейвин столько лет мечтал вернуть себе.
– Я вижу Серебряный лес, – ответила она.
– Верно. – Ружан махнул дружине, чтобы они немного отстали. – Сегодня я желаю поохотиться. Пока мои люди готовят соколов, коней и стрелков, я бы хотел провести время с вами, Михле.
Он произнёс это так доверительно, вкрадчиво, что любая девушка залилась бы румянцем. И Михле не стала исключением – её щёки запылали, но умом она запретила себе очаровываться.
– Хотели узнать что-то ещё о колдовстве? Или чтобы я сотворила новое колдовство для вас?
Перед ними открылись ворота, и конюший подвёл двоих коней – вороного и бледно-серого. Михле помогли сесть в седло, а Ружан одним ловким движением вскочил на своего вороного коня.
– Узнать, – ответил он, расправив меховую накидку. Конюший ушёл так же незаметно, как появился. Ружан пришпорил коня, выезжая из ворот. Михле пришлось напрячься, чтобы неумело направить свою кобылу следом за ним.
