– Но все видят, что мы с вами куда-то отошли.
– Мало ли для чего мужчина уединяется с красивой девушкой, – отшутился Ружан, сверкнув зубами.
Михле возмущённо дёрнулась, но с тем же успехом она могла пытаться вывернуть руку из железных оков.
Ружан отпустил её, когда остановился, и стал расстёгивать на себе одежду. Дойдя до рубашки, он резко рванул ткань, так, что золочёные пуговицы посыпались в снег.
– Смотрите, Михле. Вы видели такое?
Михле закрыла рот ладонью, когда поняла, что именно захотел показать Ружан. Его белую кожу от ключиц и ниже расчертили багровые язвы с чёрными краями, а от них расходились уродливые бурые разводы, словно чернильные кляксы, испортившие дорогую ткань.
– Вы слышали о таком, не правда ли?
Михле протянула было руку, но тут же одёрнула себя.
– Это… царская болезнь?
Она уже видела у Ружана красноватые отметины – там, в купальне и вчера, когда он лежал в домашней одежде. Но тогда они были совсем другими, безобидными, не страшнее комариных укусов. Неужели за ночь так разрослись и почернели?
– Верно. Царская болезнь. То же было и у моего отца. Он имел глупость связаться с колдовством – косвенно, через девоптицу, и это убило его. Я с трудом вызнал слухи через старых слуг. Сам отец утверждал, что девоптицы не колдуют, но здесь, видимо, вопрос в том, насколько далеко заходит общение с ними. У отца зашло дальше некуда.
– У вас это тоже от… птицы?
Ружан горько хохотнул и спешно запахнул одежду.
– Нет. Мои любовные предпочтения не настолько вычурны. Я воевал против Стрейвина – в тот день, когда на наши корабли наслали ледяные шторма. С тех пор моё тело выдаёт такие вещи… Да и разум мой, как говорят иные, вовсе не такой ясный, каким должен быть. Спросите слуг – каждый скажет, что старший царевич безумен, уже ходят шепотки, что я избавился от обоих братьев и сестры. И я не стану с ними спорить – как не стану спорить с царской болезнью. Она сожрёт меня, верно? То колдовство, что вошло в меня однажды, будет отравлять до тех пор, пока моему телу хватит сил противиться. Или есть способ приручить его? Есть же, Михле?
Он порывисто схватил Михле за локти и заглянул ей в лицо – жадно, болезненно, как человек, более всего жаждущий жить. Михле захлебнулась холодным воздухом и неуверенно закивала.
– Я всего лишь неопытная колдунья, господин. Но то, что я могу знать, говорит о том, что раз колдовство вошло в вас, то вам стоит его принять… Я не уверена, что это поможет вам исцелиться, но в Стрейвине говорят так: раз начал колдовать, то не отрекайся от силы. Пути назад нет.
Ружан выпустил её локти, почти оттолкнув Михле. Сунув руку в поясной мешок, он вновь достал яблоко – оно сверкнуло на солнце, словно кусочек янтаря.
– Вот и всё, что я надеялся от вас услышать, – прохрипел Ружан и вонзил зубы в яблоко. Брызнул сок, потёк по гладко выбритому подбородку, закапал на воротник. Михле всхлипнула и поняла, что у неё выступили слёзы.
– Что же вы делаете? Я ведь не говорила, что это пойдёт вам на пользу…
– Но уж точно не навредит.
Не успел Ружан произнести последнее слово, как всё его тело откинулось назад, будто от сильного удара. Что-то просвистело над самым ухом Михле, и снова Ружан дрогнул, в этот раз не устояв и упав на колени. На щеке у него прочертилась длинная алая рана. Он согнулся, выдохнул со стоном, и на снег полилась кровь. Ружан грузно завалился на бок, и только теперь Михле разглядела стрелы, торчащие у него из спины.
– На помощь! – закричала она, но сзади уже загрохотали копыта.
Лицо стало горячим от слёз, Михле склонилась над Ружаном, захлопала его по щекам.
– Ружан Радимович, вы меня слышите? Рагдай уже идёт, совсем скоро он будет…
Кончики платка елозили по окровавленному снегу, но алее стать уже не могли.
Глава 17. Стрелы и цель
Граница Серебряного леса была совсем близко: высился последний ряд сверкающих стволов в толстой растрескавшейся коре, похожей на загрубевшую на ветру кожу на пятках бедняка, а за стволами – залитые светом болота и луга. Покрытые инеем метёлки камыша искрились, будто густо посыпанные сахаром, и ветер ласково шевелил их. Ивладу показалось, будто они зовут его, манят тонкими пальцами-травинками и шепчут едва различимо, но нежно и мягко.
Ивлад провёл ладонью по стволу, задержавшись пальцами в особенно широких трещинах коры. Тишина звенела в ушах, золотой свет впереди звал к себе, и Ивлад сделал шаг за пределы Серебряного леса, но ноги будто увязли в снегу. Он недоумённо посмотрел вниз: снежный покров тут, как и во всём Серебряном лесу, был тонким, рыхлым, не больше пяди толщиной – недостаточно, чтобы помешать ходьбе. Ивлад попробовал снова, уже сильнее рванувшись вперёд, но и в этот раз не вышло, что-то невидимое толкнуло его в грудь, и царевич упал навзничь. Воздух вышел из его груди гулким коротким вздохом.
– Видишь, – всхлипнула за спиной Нежата. – Они не лукавили. Будь проклята эта Грайя! И отец.
– Потише, царевночка, – каркнула Грайя. Она наблюдала за происходящим с явным удовольствием.
– Можете вы уйти?! – вспылила Нежата. – Оставьте нас с братом!
Стайка девоптиц продолжала сидеть на ветках. Иные даже захихикали. Ивлад слишком устал, чтобы злиться на них.
– Нежата, – проговорил он и взъерошил волосы. – Если ты сможешь, то уходи отсюда. Раз так вышло, то я останусь, а ты бери этого остолопа Домира, и уходите вдвоём.
– Ещё чего! Куда мы уйдём? Во дворец? К Военегу и Ружану? – Нежата хмыкнула. – Или ты предлагаешь нам построить дом в ближайшей деревне и зажить так, будто мы всегда там и жили? Самим ходить на колодец, завести кур и коз. Да, Золоточек?
– Нет. Я не знаю. Но не оставайтесь тут. Этот лес… Он выпьет вас. Я не могу этого допустить. Прошу тебя, уходи, милая.
Нежата стояла, скрестив руки на груди, и хмуро смотрела на Ивлада.
– Я сбежала из царской темницы. Военег знает про… про колдуна. – Она тяжело сглотнула, так и не произнеся имя Вьюги вслух. – Воевода хотел взять меня в жёны, а я убежала прямо у него из-под носа. Наверняка по деревням уже рыщут его гонцы и воины, выискивают меня. Ивлад, да пойми ты, я лучше умру здесь и напитаю Серебряный лес, чем попаду в руки людей Военега, а потом – прямиком в его постель. Не будь леса, в проруби бы утопилась, клянусь.
Ивлад видел, как стремительно краснеют её глаза, но Нежата часто заморгала, и слёзы так и не пролились. Он крепко обнял сестру – плевать на девоптиц, пускай глазеют сколько хотят. Наверняка они умирают со скуки в своём лесу, глядя только друг на друга и на служанок. Пускай.
– Ружан привязал меня к дереву и хотел оставить умирать. А Домир смотрел и не вмешался, – зашептал Ивлад на ухо Нежате. – Потому я не хочу его больше видеть, но он мой брат, я не желаю ему смерти. Уговори хотя бы его уйти отсюда, если я… если я раньше…
