Пламя злобно хохотнула:
– В Стрейвин! Кто же её возьмёт, если у неё самой – целый Азобор?
Домир повернул голову к Ивладу. В карих глазах промелькнула растерянность, но Ивлад не мог его ничем утешить. Конечно, они знали Вьюгу всего ничего – от силы половину луны, а верховные – всю жизнь.
– Серебряный лес – земли Аларии, – уверенно ответил Домир. Ивлад выдохнул. Ему было легче от того, что брат первым высказал это решение. – Он принадлежал нашим дедам и нашему отцу. Теперь он наш. Если вам нужны яблоки – договаривайтесь о них с девоптицами. Не с нами.
– А что думает золотоволосый мальчик? – спросила Пламя.
Ивлад медлил. Если Вьюга ещё не присоединился к Стрейвину, значит, колдуны не смогут наслать тот страшный ледяной ветер, который с ужасом вспоминал Ружан. Есть надежда на то, что без своего верховного вьюжные не справятся. Домир был прав: стрелы летят дальше, чем колдовство. Значит, перевес сейчас на стороне Аларии. Было бы обидно, если бы кусок земель отдали юные царевичи – не коронованный царь, а безбородые мальчишки, даже не попытавшись биться.
– Серебряный лес принадлежит Аларии, – подтвердил Ивлад и прикрыл глаза.
На минуту в шатре воцарилась тишина, как вдруг раздался хриплый голос Зверя:
– Пойте, девочки.
Сверху, через отверстие в пологе, в шатёр хлынул поток золотого света.
* * *
Руки Михле тряслись так сильно и так долго, что она уже всерьёз опасалась, что они так и останутся до конца жизни – неверными и дрожащими, холодными. Она боялась моргать, потому что стоило на миг закрыть глаза, и снова Михле ясно видела страшное: кровь хлещет из Ружана на пол, заливая и пропитывая доски.
Вьюга услужливо подал Рагдаю топор из сеней, но Михле не смогла смотреть на то, что было дальше, – она выскочила на мороз, и её вырвало за углом терема.
Съёжившись на крыльце, она плакала и ждала, когда всё закончится.
Закончилось достаточно быстро, хотя Михле показалось, будто прошла половина ночи. Она была так напугана и растеряна, что даже забыла наколдовать вокруг себя защиту от стужи: так и сидела, дрожа от ужаса и холода.
Наконец на ступенях появился Рагдай с совершенно диким, растерянным взглядом. Михле быстро посмотрела на него и тут же зажмурилась: вся его одежда была в крови. Рагдай вымыл руки, растерев снегом, а потом со стоном погрузил в сугроб лицо. У Михле так колотилось сердце, что сдавливало горло. Она еле слышно пробормотала:
– Что с ним?
И замерла, боясь услышать ответ.
– Всё неплохо, – прохрипел Рагдай. От снега его волосы слиплись прядями, нос раскраснелся. Михле ахнула и кинулась обнимать Рагдая. Тот опешил, покачнулся и едва не сел в снег.
– Какой ты умница, – прошептала Михле, глотая слёзы. – Как же Ружану Радимовичу повезло с тобой.
Рагдай неловко отстранился и указал на грязную одежду.
– Я… Мне… нужно переодеться.
Михле закивала и утёрла глаза запястьем. Рагдай, пошатываясь, ушёл за терем, а Михле, немного поколебавшись, толкнула дверь.
Внутри остро пахло кровью, и Михле вновь затошнило. Она вошла в покои, быстро распахнула окно и с опаской повернулась к Ружану.
Он лежал на скамье. Целый, живой, пусть и бледный. На полу валялись пустые туески. Румянец постепенно возвращался на кожу старшего царевича, а самое главное – больше его тело не уродовали язвы и пятна.
– Всё получилось? – спросила Михле Вьюгу.
Колдун неопределённо повёл руками.
– Следы царской болезни ушли. И… после всего он жив. Это уже хороший результат.
– А сила? Сила Смерти?
– Увидим позже. Пока нам важно, чтобы он хотя бы пришёл в себя.
Михле не могла с ним не согласиться.
Прошло несколько минут, и Ружан издал сдавленный стон. Он открыл глаза – к радости Михле, льдисто-серые, с крапинками – и сел на скамье, ошалело оглядываясь по сторонам.
– Михле… Колдун… – проговорил он. – Рагдай?
– Скоро придёт, – заверила Михле и тронула Ружана за руку. Она была тёплой. – Как вы себя чувствуете?
Ружан сглотнул и только сейчас заметил, что его наготу скрывает лишь серое полотенце, наброшенное на живот.
– Чувствую… Было хуже.
– Возьмите одежду, – спохватилась Михле. – Вот, ваша. Чистая. Я отвернусь.
Ружан сухо кашлянул, Михле не сразу поняла, что это был смех.
– Можете смотреть, если вам так угодно.
Михле раскраснелась от удовольствия: Ружан шутил, значит, всё действительно было неплохо.
Когда вернулся Рагдай, Вьюга обратился к Михле:
– Заговорите наших коней. Рагдаю понадобится новый, его скакун утомился. Нас ждут у Серебряного леса.
* * *
Едва они собрались в путь, как Вьюга попросил вернуться по большаку немного назад, к Азобору. Михле не поняла, что происходит, но вскоре их нагнала царевна Нежата на своём красивом коне.
Заговорённые скакуны неслись так, что их ноги едва не отрывались от земли, Вьюга оберегал их от холодных ветров и колкого снега. Всю дорогу Михле поглядывала на Ружана. Ей казалось, что он держал спину прямее и шире расправлял плечи, даже чем в их первую встречу. Иногда он содрогался всем телом, будто что-то рвалось у него изнутри, и Михле пугалась, но уговаривала себя: он привыкнет, это лучше, чем умирать, забывшись от жара.
Проносились заснеженные поля, заиндевевшие рощи, деревни. Дороги были взрыхлены копытами сотен лошадей, но Вьюга гнал впереди холодный ветер, который сглаживал путь.
У Серебряного леса стояли войска. Сперва показалась стоянка аларцев: люди разводили костры и проверяли снаряжение. Дальше раскинулся лагерь Стрейвина.
Ружан остановил коня, осматривая воинов. Его прибытие уже заметили и начали выкрикивать приветствия. Ружан вскинул руку и нетерпеливо обернулся к Вьюге.
– Что, колдун? Пойдёшь к своим?
– Пойду, – спокойно ответил тот и пришпорил коня.
Ноздри Ружана раздулись. Михле перепугалась, что на миг его глаза вновь стали чёрными, но это лишь тень набежала на половинчатую луну.
– А ты? Пойдёшь за любовником? – спросил Ружан.
Нежата держалась чуть поодаль. Её конь беспокойно переставлял ноги.
– Я бы хотела отыскать Ивлада.
Царевна выглядела растерянной, и Михле стало её жалко.
– Вьюга не похож на того, кто навредит нам, – высказалась Михле. Нежата улыбнулась ей.
– Я об этом не думаю. Просто боюсь за него.
Михле не успела ответить. Со стороны Серебряного леса вдруг вспыхнул яркий золотой свет, словно солнце внезапно пронзило зимнюю ночь. Люди закричали, указывая на свечение, а он разрастался, разбухал, заливая всё вокруг так ярко, что было больно смотреть.
