И я уже делаю шаг, но что-то останавливает меня. Словно интуиция кричит в этот момент: «Не смей. Подожди!». Лучше узнать немного информации, а потом уже бросать кости. И я улыбаюсь подошедшему ко мне официанту, говоря, что хочу устроиться за столиком, находящимся чуть справа от Шторма.
Мужчина услужливо провожает меня.
– Чай зеленый без сахара, пожалуйста.
Улыбнувшись, он удаляется в кухню, а я поворачиваюсь, наблюдая за парой, сидящей у окна.
Сейчас, когда меня закрывает высокая этажерка, заставленная вазами и прочими интерьерными вещами, я могу внимательно и спокойно рассмотреть все, до мельчайшей детали. И теперь я вижу легкую улыбку на его лице, когда он подносит бокал с вином к губам и делает глоток. Я вижу вырез ее платья, в котором ее небольшая грудь кажется самым вкусным и сочным десертом. Вижу, как блестят ее волосы от солнечных лучей, ласкающих их. Я вижу ее красные сочные губы и нежный взгляд. Я словно глазами Русакова на нее смотрю. На тонкую, хрупкую лань, с огромными печальными глазами. Невероятной красоты девушку, которую хотел бы заполучить каждый мужчина. Ту, которую так хотел сделать из меня Русаков вместо крутой бабы с яйцами, лезущей не в свое дело.
Чужой он сейчас. Не мой. Ничего не узнаю в нем. Ни пальцы его сильные, держащие бокал, ни крепкую шею, которую только вчера так жадно целовала. Нет, чужак сейчас за тем столом. Ее, Ольгин Шторм.
Официант ставит передо мной чай. Я делаю глоток напитка, желая хоть на толику снять напряжение, рвущее мою грудь. Чувствую, что в любую секунду просто сорвусь и разрыдаюсь. Делаю глоток, прикрывая глаза. В этот момент фоновая музыка в зале затихает, и я слышу множество голосов. Непонятная, ненужная мне речь. Но один из них я узнаю. Он заставляет меня напрячься так, что вся нервная система, словно оголенный провод под напряжением.
– Миш, ну сколько можно? Я не могу себе места найти… Все эти подарки, квартира и деньги – ты откупаешься от меня, да?
– Я не хочу говорить об этом, Оль. – его голос хриплый и недовольный. Шторм в своем репертуаре.
Слышать эти слова от него, как последний гвоздь в крышку гроба моей надежды. Надежды на то, что все происходящее простой сюр.
– Ты не хочешь говорить, а я устала делить тебя с ней, – мне кажется, или она расплачется в любую секунду. – Думаешь, я не чувствую, как от тебя разит ее духами?! Думаешь, я дура, и не понимаю, что ты с ней спишь?
– Хватит уже, Миш… Я знаю, что у тебя доброе сердце, но ты мучаешь меня. Скажи, ты любишь ее?
Замираю в ожидании его ответа. И, кажется, сам воздух вокруг сгущается, становится тягучим. И я вижу пылинку, спускающуюся осенним листком вниз. Я смотрю на его профиль, на хмурый лоб и напряженный взгляд, смотрю на то, как неспешно ее ладонь ложится поверх его, и чувствую, как внутри что-то ломается. С хрустом, громко, словно дробится кость от удара.
Огромный булыжник, застрявший где-то в области грудины, не дает сделать вдох. Я сглатываю, пытаясь протолкнуть его, но бесполезно. Перед глазами все плывет, я прижимаю дрожащие руки к груди, ненавидя себя за слабость.
– Я сто раз уже говорил тебе… – произносит устало. – Между нами ничего нет…
И это выстрел. Гребаный удар под дых. Воздух влетает со свистом в легкие, и на мгновение в глазах темнеет от боли. Все тело онемевшее, в ушах жуткий гул, и я на автомате тянусь к сумочке. Достав купюру, поднимаюсь из-за стола. Мои ноги – чертовы развалины. Они не держат меня, дрожат. Но я смотрю на дверь кафе и понимаю, что просто не имею права показать им свою боль. Я должна уйти отсюда. Во что бы то ни стало.
И я иду. Шаг за шагом, сквозь темноту перед газами, глотая слезы, я наконец-то оказываюсь на воздухе. Делаю вдох, и в следующий момент меня прорывает. Я кричу. Но всю глотку кричу, захлебываясь слезами. Я бегу вперед по улице, не зная куда. Я просто хочу быть как можно дальше от этой грязи, от боли и от мужчины, так легко сломавшего мою жизнь, и не давшего взамен ничего, кроме глупых обещаний.
– Стой! – передо мной вдруг вырастает огромная стена.
Смахнув с лица слезы, смотрю наверх.
Изварин. Его лицо напряжено, и тени на улыбку нет. Он внимательно осматривает меня, словно боится, будто меня ранили. Хотя, так и есть.
– Где Шторм? – мужчина поднимает взгляд поверх моего плеча, но спустя мгновение возвращается.
– В прошлом, – выдавливаю из себя, голос наждачкой по гортани. Сглатываю огромный непроходимый ком, и, приложив к груди ладонь, жду, когда эта боль стихнет.
Он кривится.
– Ну, бл*ть, я ж предупреждал,– цедит сквозь зубы. А потом вдруг его огромная ладонь ложится мне на плечо. И я срываюсь. Слезы новым потоком льются из глаз, а он к себе меня прижимает, дает выплакать всю боль.
– Идем в машину…
Я позволяю ему увезти себя за собой. Марк усаживает меня на пассажирское. Когда истерика немного стихает, я достаю из сумки влажнее салфетки и, опустив козырек на машине, стираю с лица потекшую тушь.
Он садится рядом. Закрывает дверь и молчит. Перед собой смотрит. А я понимаю, что у меня остается только один выход.
– Помоги мне уехать. Мне деньги нужны, хотя бы тысяча баксов.
Изварин нервно смеется.
– Он найдет тебя, Романова. Даже если ты сбежишь в Россию. Наорет, трахнет тебя как надо и простит. А мне кишки выпустит и на елку в вашем дворе намотает. Не-а, я не дебил…
Марк достает телефон из кармана, намереваясь набрать номер Шторма. И я понимаю, что это хороший шанс для Марка помириться с ним. Сдать, желающую сбежать от него, женщину. Но я не могу позволить этому случиться.
– Я не вернусь к нему, – кладу ладонь на его. Изварин поднимает на меня глаза.
– И спрячусь так, что он не найдет. Поверь мне, это в моих же интересах. Но даже если Русаков отыщет, я не сдам тебя. Скажу, что уехала сама. Случайно оказалась в ресторане и увидела их, услышала то, что не должна была, – последняя фраза кислотой гортань обжигает. Марк внимательно слушает меня.
– Шторм меня знает, я могу так сделать. Впрочем, я так и делаю…
Марк молчит. И я знаю, если он сейчас позвонит Шторму, и сдаст меня ему, тот ни за что не отпустит. В клетку посадит, но не даст мне жить. Чертова собака на сене. Но и избавиться от меня на руку Изварину. Это принесет ему большие плоды, чем возвращение сбежавшей жены. Если Шторм останется с Олей, он изменится. Вернется к своему безрассудству и жестокости, вернется в криминал, как того и хочет Изварин.
И он тоже понимает это.
– Ладно, хер с тобой, – выдает наконец-то, а я выдыхаю в облегчении. – Есть у меня кое-что по бабкам. Но много не дам. У нас с Русаковым и так напряженка сейчас, не знаю, когда следующее дело провернуть смогу.
На большее я и не рассчитывала.
– Просто отвези меня в аэропорт.
