А еще не давать им сбиваться в кучи. Вижу, что кто-то на бегу начинает переглядываться, угадываю заводилу и переставляю местами. Разбивать кучкование, атомизировать. Удар, извинения, удар, оскорбление, умная фраза на армейском с кучей непонятных слов и похвала. Хвалить тоже важно. Этого хвалим – этого ругаем.
Бежим.
Физподготовка у них ни к черту. Уже метров через триста начали тяжело дышать. Через полкилометра – задыхаются. Ага, теперь можно в голос подбавить немножко ласки.
– Давайте, родные, еще чуть-чуть! За деревню уже выбежали, вон там, у той сухой коряги привал. Давайте, братцы-мушкетеры, дотерпите вон дотуда! Дышим, дышим!
Бегут. Ага, вон те вроде поймали ритм бега, пошли чуть полегче. А эти – увальни.
Ребята на санях спешно застегиваются. В лицо дует холодный неприятный ветер. Мне-то что, у меня под ярко-красным камзолом термобелье, я и при минус пятнадцать не замерзну. Хорошая термуха, фирменная. Мамина забота. Да и бегаю я всю свою жизнь. Потому бегущие по колее две колонны мужичков успеваю обогнать, пропустить мимо, снова обогнать… И все – с этими подленькими штучками, с ударами, извинениями, оскорблениями, подначками… Все-таки капрал – распоследняя скотина. Убил бы гада, если бы это был не я.
Луна поднялась повыше. Светит ярко. Вместе с бесконечной россыпью звезд все это хорошо освещает снежную равнину и голубоватые шапки на деревьях. Отчетливо видна укатанная колея дороги и заботливо расставленные вдоль нее вешки. Пока луна не сядет – идти можно. А она сейчас на убыль идет, недавно после полнолуния… То есть на небе считай почти что до утра. Это нормально, это устраивает.
Ерема ощутимо захромал уже к пятой сотне метров, и я посадил его на сани. Запомнил тех двоих, что были объектами его особенного внимания. У него к ним явно что-то личное. Да уж, тяжело пришлось моему бойцу. Кажется, у меня теперь есть, что высказать в лицо Архипу при личной встрече.
Добежали до примеченной мной коряги.
– Стоп! Остановились. Ваша колонна: ломайте сушняк, вон там, чуть в сторонке, вы двое – разводите костер. Ты, ты и ты – наковыряйте мне камней вон оттуда. Видишь, на склоне овражка из-под снега виднеются? Вот их. Да побольше, греть в костре будем. Быстрее, быстрее, православные! Двигаемся, не мерзнем! Большой костер, дров не жалейте! Рожин! А, черт с тобой. Карпыч! Доставай масло. Да не жмись, нам прямо сейчас большой огонь нужен. Давай, давай, не стоим!
Уже через минуту затеплился огонек костра. Тяжело дышащие мужики вместе с моими солдатами быстро сложили достаточно большую кучу веток, Карпыч щедро плеснул конопляного масла, что взяли с собой для светильников, и скромный огонек быстро превратился в большой пионерский костер.
– Никита, возьми полотенца и проследи, чтобы все вытерлись насухо. Бойцы, поближе к костру. Греемся, греемся! Чтобы просушились и тепла впрок набрали! Ночка будет холодной!
Ага, все озадачены, что-то делают, тяжело дышат. Не думают – и то славно. Так… что еще…
– Степан! Кто у нас в команде из охотников? Помнишь, Максим Годарев говорил, что в Кексгольме промысловиков много?
Степан кивнул и сразу уточнил:
– Что нужно?
Я покрутил головой. Так, мы отбежали от Печор где-то чуть меньше чем на километр. Стены монастыря скрылись вон за тем поворотиком, а крайняя изба деревеньки отсюда еще видна. До Таилово и поворота на псковскую трассу примерно километр. Ну или верста, если по-здешнему. Ага, нормально, сориентировался.
– Сани сейчас протянем подальше, а вот тут, у костра, для подходящих вон с той стороны нужно накидать капканов, кольев, ловушек… ну ты понял.
– Зачем? – с удивлением спросил Степан. Ну как ребенок, право слово! Вон, Рожин – так тот все понимает. Ходит такой, лошадку свою тряпочкой протирает да шепчет вперемешку чертовщину, молитвы и нежное «ты только вынеси, родной» красавцу-тяжеловозу. И упорно избегает встречаться со мной взглядом. Куда делся его покровительственный тон, которым он меня пытался поддеть всю дорогу?
– За надом, Степа, – кладу ему руку на плечо и заглядываю в глаза: – Просто сделай, брат. На совесть. Хорошо?
– Сделаю, Жора. – Взгляд серьезный, будто в прорубь нырять собрался.
Сделает.
– Карпыч!
Возница перестал трогать руками полозья и повернулся ко мне.
– Что это ты делаешь?
– Морозно. Снег шершавый очень, плохо скользит. Вот, сальцом полозья смазываю. Хоть малость, да снимет тяжесть с коня.
– Хорошо, молодец, – искренне похвалил я его. – Слушай, такой вопрос к тебе. Если мы мужиков ща уложим по семеро на сани, запрессуем, как рыбу в бочки, да укроем всем, чем есть – это поможет?
Тот почесал под шапкой:
– Насчет уложим не знаю, а вот рядком, спина к спине, вполне поместятся. Да еще ноги сеном закидать ежели…
– А есть куда камни горячие покидать? Ну, знаешь, как сапоги сушат? Камень в костре нагреют да в сапог кидают. Вот нам бы такую же грелку смастерить, а?
Карпыч расплылся в улыбке:
– Ага, мысль уловил, Георгий Иванович. Сделаю. Только немножко по-своему, уж не обессудь.
Ну и отлично.
– Рожин!
Каптенармус вздрогнул, но все-таки повернулся от коня ко мне. Только глаз так и не поднимает, смотрит куда-то в район перевязи от шпаги. А еще у него едва заметно подрагивает нижняя губа. Неужели замерз? Такой плотный, упитанный мужчина – и чтобы замерз? Впрочем, то не моя печаль.
– Любой ценой, Рожин. Слышишь? Любой ценой мы должны проехать за Изборск. Это задача-минимум. В лучшем случае до метели надо быть во Пскове. В худшем – заночуем в Подграмье или даже в Камно. Но Изборск мы должны миновать.
– Двадцать верст до Изборска, – глухо ответил каптенармус. – И потом еще двадцать до Пскова. По ночам ехать – кто ж так делает?
– Если ночевать здесь, рядом – вижу, сам все понял. Изборск – он все-таки город, а про городских теневых ребят ты же нам и рассказывал. Что их там больше, чем на дороге. Так что надо протянуть обоз дальше. Луна, звезды, белый снег – ночь светлая. Все получится. Только это… Возьми веревки да перевяжи сундуки поперек. А то у них крышка вон, гляди, даже на запор не закрыта.
Рожин криво усмехнулся и поднял взгляд чуть выше, посмотрев мне ажно в подбородок. Вот, уже прогресс, а то ишь ты, ссутулился, голову в панталоны спрятал!
– Думаешь, веревка убережет от этих? – и дернул щекой в направлении костра.
– Веревка убережет, если сани опрокинутся. Не придется до самой весны все рассыпавшееся монетки в снегу искать. Давай делай. Не раскисай, Рожин! Ты же опытный обозник, нешто не довезешь мальцов до Пскова?
– Дурость все это. Блажь юношеская, – донеслось в мою сторону от костра.
Поворачиваюсь. Ба, а это все тот же дерзкий! Все никак не уймется.
