Понятное дело, что остальные командиры рот только рады инициативе доброго Нелидова. Кому оно интересно – в караулах стоять? Досмотр, опять же. Совершенно непристойное для дворянина занятие. А у нас – приказ самого генерала Апраксина. Все обозные повозки пересчитывать и через переправу пускать только то, что положено по штату. Повозки, коляски, телеги и кареты, что сверх штата – оставлять на том берегу. Дворяне, естественно, возмущаются и протестуют, грозят карами небесными… Но стоит к очередному очагу скандала подойти капитану Нелидову и назвать свою фамилию – скандал тут же утихает, и владельцы сверхштатных повозок любезно соглашаются выполнить приказ генерал-фельдмаршала Степана Федоровича Апраксина.
Через полог шатра виднелись слабые отблески костра, чья-то неспешная тихая беседа и глухой стук игральных костей.
Да ну. Пойду, что ли, посижу с мужиками, пока сон не вернется. Заодно у костра просохну. А то воздух в палатке влажный, суконные кафтаны тяжелые, волглые…
Нащупываю башмаки у лежанки. Мне недалеко, так что выйду по-домашнему. Портянки парашютом, обмотки и штиблеты в сторону, все равно по темноте я их нормально не надену. Ну, пойдем, что ли, посмотрим, кто там в ночи в кости дуется.
– О, Жора! Чего, не спится? – приветствует меня крестный.
Ну да, кто же у нас еще может полуночничать? Ефим конечно же. А с ним рядом – Архип. Как-то так вышло, что еще со времен псковской опалы Архип каждый вечер вместе с Ефимом проводит. Видимо, его от дел полкового «обсчества» совсем оттерли. Во время подготовки полка к походу так вышло, что эти самые дела под себя подмяли люди секунд-майора Стродса – каптенармусы и фурьеры. И последнее время на первый план внутриполковых делишек начал выходить каптенармус Рожин. Что логично. Он же, как-никак, не только приближенный Стродса, но еще и фурьер первой роты.
Хотя я в эти их подковерные игры особо не вникал. Для своего капральства все, что надо, выбил, и пошли они все подальше, крохоборы хреновы. У меня и своих хлопот хватает.
– Доброй ночи! Есть чего горячего хлебнуть?
– Есть, как же нет! Давай тебе бульончика налью. Не шибко наваристый получился, но уж какой есть. Тетерев по весне не жирный, да и Сашка твой тот еще скареда – разбавляет и разбавляет. Уже одна вода осталась, а он все никак не остановится. Мол, чтобы на всех хватило. Ну вот, как видишь, хватило. Зато горячее.
Ну ладно. Бульон из тетерева – тоже дело. Конечно, это не жирная татарская шурпа из барашка, которая была на ужин вчера, ну да я не привередливый.
Присел на чурбачок рядом с импровизированным столиком из бревен. Ефим степенно налил в деревянную миску варево из небольшого чугунка. Архип сгреб игральные кости в стаканчик, встряхнул и протянул мне.
– Сыграешь, господин капрал?
Я бросил взгляд на Ефима. Тот глянул на Архипа и кивнул.
– А давай! Втроем всяко интереснее будет.
Перекладываю из правой руки в левую угловатую хреновину из ранца, что мне так мешала спать, беру двумя пальцами стаканчик.
– На что играем?
– На интерес, – буркнул Архип.
Ну на интерес так на интерес.
С глухим стуком переворачиваю стаканчик на пень, убираю руку, Архип чуть отклоняется в сторону, чтобы свет от костра падал на костяшки. Единица, двойка, тройка… четыре и пять.
– Шанс!
– Везучий! – улыбается Ефим. – Кстати, а что это у тебя?
Я чуть повернулся к костру, чтобы рассмотреть железяку в моей руке.
Вот так здрасьте! Привет из прошлого лета! Та самая покореженная пулей пластина от бронежилета, что выпала со шведского попаданца в августе того года. Я ж ее как забросил в ранец – так и таскал с собой все это время. Применить некуда, выбрасывать жалко, весит мало. Вот и болталась на дне ранца без дела. Я уже и забыл про нее. Ну трофей и трофей, что тут такого?
– Ну-ка дай посмотреть! – протянул руку Ефим. Покрутил в руке пластину и ткнул пальцем в Архипа. – Вот оно! А я-то все голову ломал – что не так-то? Что-то такое, знаешь, мельком увидел да зацепился.
– А, ты про того польского вельможу? – ответил Архип. – Ну да, помню, ты на него еще пялился, как на диковинку. И что с ним не так? Вроде обычный шляхтич, много тут таких ездит. Это для нас Митава – глухомань. А для них считай, что стольный град!
Я насторожился:
– О чем речь?
Ефим потряс титановой пластиной:
– Башмаки, Жора!
– Какие башмаки?
– Такие! Помнишь, тот свей, которого я за кузнеца принял, а ты сказал, что он у них за старшего был? Он эту железку обронил, а еще у него на башмаках подметка узорчатая, какая у тебя прошлой зимой. Так вот сегодня днем на переправе был вельможа в точно таких же башмаках. Ну, с узорчатой подметкой!
Оп-па. Какие новости, однако!
– Весь в черном? Ну, тот саксонец, который еще в Мариенбурге с Нелидовым беседовал?
– Нет, не тот. Польский вельможа какой-то. В буром кафтане с золотым подбоем. Не из бедных. Тоже из служивых, через нашу переправу поехал. Спрашивал еще, прошел ли Архангелогородский полк и где их полковника найти можно. Один ехал, без слуги. И обувь у него – не сапоги, а башмаки. Все как у тебя – на веревочных завязках, без пряжек. Я вот только сейчас понял, что меня в нем насторожило.
Очень интересно.
– Тот саксонец, которого ты упомянул, тоже тут неподалеку крутился, – вмешался Архип, – ему господин капитан конфискованное передавал вчера.
Конфискованное, ага.
Я не знаю, кто эту схему придумал. Скорее всего – Архип подсказал капитану. После того вечера в Мариенбурге солдат Архип часто стал с капитаном Нелидовым и прапорщиком Семеновым в карты играть. Под винишко и разговорчик.
Тут ведь какая ситуация сложилась? Сбора всей армии в Митаве так и не случилось. Полки ползли еле-еле. Марш каждого полка – от силы десять верст в день, причем это от рассвета до заката. Усиленный марш, так сказать. С утра выезжает обоз, а после обеда топают солдаты. Офицеры едут отдельно. Молодые – верхом, веселыми стайками, пожилые все больше в каретах и колясках. Два дня маршируют, третий – отдыхают. Двадцать верст в три дня – ну прямо чемпионские темпы, ага.
Это у нас полк то ли бедный, то ли послушный. Мы лишнее оставили во Пскове, потому и марши у нас были такие – за день проходили столько, сколько другие полки проходили за неделю. Остальные же полки, что из Дерпта маршем идут – там обозы ого-го! У каждого не то что подпоручика, но даже у капрала или ундер-офицера две, а то и три телеги личного имущества. Штатных возниц не хватает, содержать ораву слуг многим накладно, потому на личных повозках дворян возницами сидят солдаты. Да, из старых и не особо годных к строевой, но все же – линейные солдаты, учтенные в списках полка. Может, еще и поэтому такие большие списки больных. Офицеры оформляют солдата как больного, чтобы объяснить его отсутствие в строю, а сам солдат в это время трудится возницей личной повозки дворянина.
