Хвосты изготавливались из кожи или бечевки, а на концах их иногда для пущего эффекта навязывали узлы, что, впрочем, не приветствовалось. Во-первых, узлы вырывали кусочки плоти, увеличивали кровопотерю, и дабы подследственный не умер прямо под ударами бича, приходилось сокращать время пытки, а во-вторых, сам факт большой кровопотери противоречил указанию не пускать кровь.
Количество ударов плетью определялось инквизитором. Частоту ударов регулировали, исходя из того, насколько остро арестант реагирует на пытку.
Бичуемый мог фиксироваться в самых разных положениях, но, как правило, стремились к тому, чтобы он находился в наиболее открытой позе, которая позволяла наносить удары по всему телу. Нередко для порки использовались специальные столы или скамьи, которые лишали жертву подвижности, но чаще арестанта просто привязывали к столбу, подпиравшему потолок в допросной комнате. Иногда жертву с помощью кляпа лишали возможности кричать, что еще больше усиливало страдания.
Вот как описывает от первого лица бичевание Ян Мортимер: «После первого же удара мне показалось, что плеть сорвала всю кожу с моей спины. Второй удар выбил весь воздух из моих легких. Третий и четвертый удары последовали так быстро, что я понял: меня хлещут два человека с двух сторон. Я закусил губу и закрыл глаза. Скоро на моей спине не осталось живого места, и каждый следующий удар был мучительнее предыдущего. Мучители мои стали задерживать удары, чтобы я успевал ощутить боль и страх перед следующей плетью. После пятнадцатого удара я был почти в агонии. После двадцатого они остановились. Я слышал, как они переговаривались, чувствовал во рту вкус крови от закушенной губы. А потом последовал еще один удар. И еще один. Я знал, что они хотят, чтобы я закричал — и они продолжали хлестать меня с обеих сторон. И я молчал. Но я не знал, сколько еще ударов мне предстоит вынести, и от этого наказание становилось еще мучительнее».
Жаровня и прижигание
Инквизиция не могла обойти вниманием и еще одну земную стихию — огонь. Огонь и инквизиция в наших представлениях — это два образа, буквально идущие рука об руку.
Пытка огнем имела несколько вариаций.
Обжигание конечностей
В этой вариации страдали в основном ноги арестанта (с руками такое если и проделывали, то крайне редко, рукам чаще доставались тиски и клещи).
Проводилась пытка нехитрым образом. Ноги зажимали в колодки, обильно смазывали маслом и подносили к ним огонь. Чаще всего страдали ступни, но все зависело от фантазии инквизитора и палача.
По мере того, как ожог становился все сильнее, боль ощущалась не только на поврежденном участке кожи, но и в прилегающих к нему зонах.
Смертность людей в результате этой пытки была очень высока, поскольку мучители не всегда могли определить порог, за которым следовал болевой шок, и степень ожога. Обжигание конечностей как минимум делало человека инвалидом. Поэтому применялось оно только в крайних случаях, когда инквизитор уже исчерпал иные способы добиться нужных показаний.
Жаровня
Еще более жестокая пытка.
Арестанта фиксировали на специальной решетке, под которой находились горячие угли или даже разводился открытый огонь. В этом случае ожоги поражали большую площадь поверхности тела, при этом человек страдал не только от огня, но и рисковал задохнуться в дыму.
Такая пытка — по понятным причинам — редко длилась долго и почти всегда приводила к смерти арестанта.
Клетка
Арестанта подвешивали над разведенным в жаровне огнем в железной клетке и с помощью веревки на блоке то поднимали клетку, то опускали к самому огню. Выживали после этой пытки немногие.
Заинтересованная в сохранности арестантов до момента признания ими своей вины или официальной казни, инквизиция нечасто прибегала к пыткам с использованием жаровни. К тому же далеко не во всех допросных комнатах существовали условия для их проведения.
Каленое железо
При этой пытке применяли раскаленные с одного края металлические пруты.
Инквизиция считала, что именно этот способ применения огня оптимален. Такая пытка могла быть растянута во времени и, принося человеку ужасные физические страдания, в то же время не причиняла ему смертельные увечья.
Арестанта раздевали догола и привязывали так, чтобы для прижигания был открыт каждый участок тела. При этом рекомендовалось, чтобы он видел, как разогревается жаровня (или очаг), а затем раскаляются пруты, которыми его будут пытать. Пока человек с ужасом наблюдал за этими приготовлениями и понимал, что вот-вот ему предстоит испытать мучительную боль, инквизитор вел допрос. Если арестант упрямился, отказывался отвечать, противоречил самому себе или говорил не то, что хотел услышать от него дознаватель, пытка начиналась.
Раскаленный прут прижимали то к одному, то к другому участку тела, нанося арестанту множество небольших по площади, но довольно глубоких и крайне болезненных ожогов. Таким образом, все тело превращалось в один большой источник боли. Особо изощренные мучители, дабы усилить страдания жертвы, еще и смачивали нанесенные раны уксусом или соленой водой.
Описание пытки каленым железом, очень близкое к реальности, находим у исторического романиста Бернард Корнуэлл в книге «Скиталец» (истязателем здесь выступает сам инквизитор):
«— Но мой долг перед Богом, — возразил де Тайллебур, взяв у рослого слуги один из раскаленных прутьев, — убедиться в том, что ты не лжешь. — Он посмотрел на юношу словно бы с сочувствием. — Я не хочу причинять тебе боль, Томас. Просто я хочу знать правду. Ну же, скажи мне, кто такой Ахалиин?
Томас сглотнул.
— Я не знаю, — прошептал он, а потом повторил более громким голосом: — Я не знаю!
— А я думаю, что знаешь, — заявил инквизитор и приступил к пытке.
— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, — молился де Тайллебур, прикладывая железо к обнаженной ноге Томаса.
Двое слуг крепко держали лучника. Боль оказалась сильнее, чем можно было вообразить. Хуктон попытался вывернуться, но не смог, ноздри его наполнились тошнотворным запахом жженой плоти, но он по-прежнему не отвечал на вопрос, ибо считал, что, будучи хоть единожды уличенным во лжи, тем самым обречет себя на еще худшие муки.
Где-то на задворках сознания, несмотря на страшную боль и собственные вопли, он продолжал верить, что если будет упорствовать, настаивая на своей лжи, то доминиканец ему поверит и прекратит пытку. Однако в состязании в терпении между мучителем и жертвой истязаемому не приходится надеяться на успех.
Второй прут раскалился, и его кончик был направлен на ребра Томаса.
— Кто такой Ахалиин? — спросил де Тайллебур.
— Я говорил тебе…
Раскаленное докрасна железо прошлось по телу лучника, от груди к животу. Плоть вспучилась, запахло паленым… Пронзительный вопль эхом отдался от высокого потолка…»
