Откуда брались адвокаты? Они, да не покажется это странным, также являлись сотрудниками Святого Официума. Во время следствия они фактически выступали в роли «хороших полицейских». То есть надежды на защитника не было никакой. Если виновность человека объявлялась доказанной, защитник с чувством исполненного долга заканчивал свое участие в процессе — ведь защищать он должен был только невиновного; еретику же защита не полагалась, и он всецело отдавался на волю следователя.
Вот что говорит о таких «адвокатах от инквизиции» иезуит Б. Льорка: «Вполне понятно, что, будучи казенным адвокатом, принадлежа по существу к числу сотрудников инквизиции, защитник действовал, исходя из тех же принципов, которыми руководствовался и св. трибунал, хотя и представлял интересы обвиняемого и использовал все, что могло бы облегчить его участь. Таким образом, как только выяснялась виновность преступника, адвокат прекращал его защиту, ибо в конце концов его целью, как и инквизиторов, было преследование ереси. Кроме того и именно по той же причине, одним из первых его советов обвиняемому было дать правдивые показания, признаться в ереси, в которой его обвиняли».
Получая обвинительный приговор, человек лишался возможности оправдаться. И даже если после этого он в отчаянье кончал жизнь самоубийством, это всегда расценивалось как признание вины и стремление уйти от заслуженной кары. В общем, даже смерть не считалась уважительной причиной, чтобы избежать наказания инквизиции.
Но бывало и так, что выносились оправдательные приговоры. Правда, Святой Официум, бывший, когда дело доходило до обвинительных приговоров, весьма красноречив, оправдательные по понятным причинам не любил и избегал даже слова «оправдан». Как правило, обходились формулой «обвинение не доказано»; таким образом, не исключалась возможность доказать его в будущем.
Оправдание вовсе не означало, что человек отныне свободен во всех отношениях и может жить спокойной жизнью. Получившего оправдательный приговор могли выпустить на свободу под залог (но могли и еще подержать в тюрьме), обязав каждый день отмечаться в инквизиции, и не факт, что, войдя однажды, дабы отметиться, в инквизиционное отделение, он не узнает, что против него выдвинуты новые обвинения. В любом случае «оправданный еретик» на всю оставшуюся жизнь оставался под подозрением, и прежде всего за такими людьми вели тайную слежку соглядатаи инквизиции.
Итак, с наказаниями для тех, кто отказался покаяться, мы разобрались: пожизненное заключение плюс конфискация имущества либо смертная казнь плюс все та же конфискация имущества — и минимальный шанс на то, что не подвергнут пыткам и оправдают.
А что с теми, кто покаялся в преступлении? Здесь вариантов было больше.
Епитимьи могли принимать различную форму, причем часто наказания накладывались в тех или иных комбинациях. Обычно это были:
• чтение молитв (то есть молитв было больше, чем обычно; иногда на них отводилась бóльшая часть суток);
• длительный пост;
• принудительные пожертвования на богоугодные дела (иногда на пожертвование уходила значительная часть состояния человека);
• паломничество к святым местам или посещение храмов;
• принудительное участие в крестовых походах (в XIII веке)
[32].
Епитимьи могли сопровождаться (и чаще всего сопровождались) дополнительными условиями, вроде ношения позорного знака — большой нашивки в виде креста шафранового цвета. Носить их было необходимо постоянно: дома, на улице — где угодно и в течение продолжительного времени, иногда всю жизнь, заменяя их новыми, если они приходили в ветхость. Тяжесть такого условия заключалась в том, что люди, носившие эти знаки, становились объектами постоянных издевательств со стороны обывателей.
Служители инквизиции, как и священники, на проповедях призывали людей относиться к осужденным с кротостью и сожалением, однако многие могли полагать такое отношение к бывшим еретикам опасным для себя и ни кротости, ни сожаления не демонстрировали. Впрочем, сказать о том, что такая реакция встречала противодействие инквизиции, нельзя.
Другим публичным наказанием (оно могло быть дополнением к епитимье, или, наоборот, епитимья была дополнением к нему — тут зависит, с какой стороны подойти) было публичное бичевание. «Осужденного, обнаженного по пояс, бичевал священник при всем честном народе в церкви во время богослужения; его бичевали во время религиозных процессий; раз в месяц он должен был ходить после обедни полуобнаженным в дома, где «грешил», то есть встречался с еретиками, и получать там удары розгой» (И. Р. Григулевич).
Некоторых раскаявшихся приговаривали к тюремному заключению. По И. Р. Григулевичу и английскому историку А. Мейкоку, это могло быть:
• заключение в простой тюрьме (murus largus), при котором людей содержали в общих камерах без кандалов;
• заключение в каторжной тюрьме (murus strictus), при котором людей содержали в одиночной камере и в кандалах;
• строгое тюремное заключение (murus strictus durus arctus), при котором людей содержали в одиночной камере в ножных кандалах и иногда на цепи.
Примечательный факт: условия тюремного заключения историки описывают совершенно по-разному. Собственно, мы уже писали об этом. Но все-таки вернемся к разночтениям еще раз.
И. Р. Григулевич: «Во всех случаях (курсив мой. — Н. М.) заключенные получали в качестве еды только хлеб и воду. Постелью им служила охапка соломы. Узникам запрещались контакты с внешним миром. Эймерик
[33] считал, что заключенных могут навещать только ревностные католики, но не женщины и простые люди, ибо осужденные склонны возвращаться к ереси и легко «заражают» ею других. Узник инквизиции, разумеется, мог, если располагал скрытыми от нее средствами, подкупить тюремщиков и обеспечить себе таким образом некоторые поблажки и льготы. Но это сравнительно редко удавалось, так как инквизиторы, зная продажность тюремщиков, зорко наблюдали за ними и сурово наказывали уличенных в недозволенных связях с узниками».
А. Мейкок (о «munis largus»): «Обычно узники обладали относительной свободой в пределах здания тюрьмы. Похоже, что они жили более или менее общественной жизнью, вместе ели, регулярно виделись. Фактически тюремная жизнь напоминала монашескую. Эймерик указывает, что по общепринятой практике друзья-католики могли навещать заключенных. А женам и мужьям разрешали жить вместе, если они оба сидели в тюрьме. Еду, деньги, вино и одежду им могли доставлять со свободы. Ли пишет, что «документы так часто указывают на подобную практику, что ее можно счесть установившимся обычаем».
