Замечательно, как сходятся в своих суждениях о русских друг и враг Москвы. Оба предвидят быстрый рост будущего русского флота. Оба признают переимчивость русских, их промышленные и технические способности. Московская политика представляется им обоим решительной, настойчивой, последовательной. Страна необычайно богата, и правительство умеет направлять торговлю, приобретать нужные товары, всемерно расширяет свою державу.
Как признание великой мощи Московского государства интересен проект новой политической комбинации в Европе, составленный в том же 1570 году Либенауером, баварским купцом, корреспондентом и другом Фейта Зенга. Проект рассчитан на представление германскому императору, и мы находим в нем сравнительную оценку сил европейских государств.
Либенауер исходит из наличия громадной опасности, которая грозит Германской империи: с юга от наступающих вверх по Дунаю турок и с севера, где московиты завоевали всю Ливонию, кроме Ревеля и Риги, которых ждет такая же судьба в близком будущем. С предстоящей сдачей шведами Ревеля русские будут обладать лучшей гаванью на Балтийском море. Империя теряет одну за другой большие территории, и враги подвигаются к самому сердцу ее. У кого искать поддержки? Католические государи (о протестантских не упоминается) не могут оказать помощи, или по равнодушию, как Франция, или потому, что заняты своими заботами, как Испания. А главное: ни у кого нет средств для того, чтобы набрать и содержать в течение нескольких лет большую армию, а война в наше время требует колоссального финансового напряжения. Из тяжелого положения, в котором находится империя, есть только один выход помириться с тем из врагов, кто составляет меньшее из двух зол, то есть с Москвой, уступить ей Ливонию и заключить с ней тесный союз, чтобы затем вместе с ней направить оружие на другого, более страшного врага — Турцию.
Доводы в пользу этой комбинации двоякого рода — отрицательные и положительные. Если не помириться с великим князем московским немедленно, он, оскорбленный отказом принять его постоянные предложения мира, пойдет еще дальше на завоевание побережья Балтийского моря: у Швеции и Дании он отнимет острова Готланд и Борнхольм, у самой империи Пруссию, Померанию и Мекленбург, может проникнуть и в Силезию; ведь с этой стороны империя не защищена крепостями, — мимо замка Мемеля он пройдет без осады. В качестве положительного аргумента выдвигается мотив религиозный: Московская держава — все же христианская сила, на которую можно опереться против нехристей. «От союза с великим князем всему христианскому миру получилась бы неизреченная польза и благополучие; была бы также славная встреча и сопротивление тираническому, опаснейшему врагу — Турку, который у вашего возлюбленного отечества славного немецкого народа так тяжело сидит на шее». Далее в пользу союза с Москвой говорят давнишние связи и дружественные отношения (тут вспомнился даже брак германского короля с дочерью великого князя киевского Ярослава в XI веке). А главное: московский великий князь — самый могущественный государь мира после турецкого султана.
«Четыре года тому назад великий князь, двинувшись походом против одного только города Полоцка, находившегося в Литве, вывел в поле, как может быть доказано, более ста тысяч лошадей, не считая пеших людей, которых там было свыше двадцати тысяч стрелков, и еще бесчисленное множество других. Что же бы он тогда сделал против Турка, если бы пожелал правильно использовать свою собственную силу и серьезно употребил ее?»
7
В странном противоречии со всеми отзывами и суждениями немцев о быстром и угрожающем росте русской торговли и мореплавания, о стремительном натиске и способностях русских находятся факты поведения англичан в Московском государстве и отношения к ним московского правительства.
Хотя появление в Москве Ченслора, единственного спасшегося в 1553 году из экспедиции Уиллоби
[12], составляло как будто счастливую случайность, заменившую английским мореходам поиски северного пути в Индию, англичане скоро поставили себе большие задачи в Московии. За обещание возить через устье Северной Двины мануфактуру и военное снаряжение они добились исключительного права пользоваться северным путем, права беспошлинной торговли по всему Московскому государству, свободного выезда и въезда, свободного проезда по волжскому пути в Персию и Среднюю Азию — их не оставляла мысль пробиться в Индию.
Привилегии англичан вовсе не кончились и даже не сократились с тех пор, как Иван IV приобрел опорный пункт в Балтике. Напротив, захват Нарвы в 1558 году повел к новому расширению английских планов. Помимо далекого пути через Белое море, большую часть года закрытого, у них открылась несравненно более близкая дорога. Проникнув вместе с другими иностранцами в Нарву, англичане проявили исключительную энергию. Их конкуренты, купеческие круги Любека, сообщают, что в Московском государстве всего успешнее идут торговые дела англичан: у них во всех больших городах свои складочные магазины, через Россию они добираются до Персии и Армении, о чем никто раньше не слышал и не помышлял, из Белого моря надеются найти путь в Индию.
Англичане, по-видимому, строили еще более широкие замыслы — забрать всю торговлю в Московском государстве. Правда, Иван IV отказал им в такой монополии, но все-таки предоставил им право исключительной торговли с Казанью и Астраханью. Грамотой 1569 года царь разрешил английской компании искать на реке Вычегде железную руду и для обработки построить завод, с каковой целью в ее распоряжение отвели большой участок леса. На русских монетных дворах англичанам было позволено чеканить свою английскую монету, разрешено пользоваться ямскими лошадьми и нанимать русских рабочих.
Как понять все эти уступки московского правительства? Многое объясняется военными и политическими соображениями. Для борьбы с технически хорошо вооруженными западными соседями Иван IV нуждался в доставке снаряжения, пороха, свинца, орудий, наконец, в присылке инструкторов: военный материал и военных людей всего скорее можно было получить из Англии, которая наносила как раз в это время последние удары своей старой сопернице немецкой Ганзе. Не удивительно, что в 1560 году в русском войске, напавшем на крепкий Феллин, были шотландские стрелки.
У Грозного вообще сложилось какое-то особенное тяготение к Англии, увлечение ею. В тяжелые годы царствования оно превратилось в упорную мысль породниться с английской королевой и даже найти себе убежище в Англии, на случай крушения династии. Поэтому никому, может быть, так много не спускал Грозный, как английским послам, если они нарушали строгий московский этикет; недаром он прослыл в своей ближайшей среде «английским царем».
