Грозный старается обстоятельно объяснить причины недавней неудачи своей против татар: он боится, что поражение Москвы в 1571 году принизит ее значение за границей, и оправдывается ссылкой на измену воевод. Отсюда новый выгодный довод в пользу его строгости, о которой так много говорят; но пусть эту строгость не принимают за жестокость; он зол лишь на тех, кто зол против него. Ему, впрочем, хорошо известно, по недавним примерам, что и в Литве изменников не милуют. «Если Богу будет угодно, чтобы я был государем польских и литовских панов, наперед обещаю Богу и им, что сохраню все их права и вольности и, смотря по надобности, дам еще большие. Я о своей доброте и злости говорить не хочу; если бы паны польские и литовские ко мне или детям моим своих сыновей на службу посылали, то узнали бы, как я зол и как я добр».
Между прочим, Грозный нашел важным объяснить польским и литовским панам свое отношение к Курбскому: «Я и не думал его казнить, хотел только посбавить у него чинов, уряды отобрать и потом помиловать, а он, испугавшись, отъехал в Литву». Искусным оборотом речи царь предостерегает аристократическое правительство от личности столь ненадежной. «Пусть паны ваши отнимут у него уряды и смотрят, чтобы он куда-нибудь не ушел».
В той же самой речи, где затронуто столько тем, Грозный высказывает свое главное побуждение к занятию польско-литовского престола: для него все дело в прочном приобретении Ливонии. «Когда буду вашим государем, Ливония, Москва, Новгород и Псков одно будут». Совершенно неожиданно оказывается, что Польша в глазах московского царя не что иное, как залог для получения Ливонии. «Я за Полоцк не стою и со всеми его пригородами уступлю и свое московское, пусть только мне уступят Ливонию по Двину; и заключим вечный мир с Литвой, я и на детей своих положу клятву, чтобы они не вели войны с Литвою, пока род наш не прекратится».
В Литве у царя было больше сторонников, чем в Польше. Среди литовцев было много недовольных отторжением ряда земель к Польше в силу Люблинской унии; соединение же с Москвой обещало Литве, напротив, перевес над Польшей. В Литве к тому же считали, что московский государь может дать настоящую и прочную охрану как от татар, так и от Германской империи, польские паны-рада не спешили присылать послов в Москву; литовцы в 1573 году отправили посла Гарабурду с рядом предложений. Они просили в короли самого Ивана IV или его младшего сына Федора; от московской династии они хотели получить обязательство в том, что не будут нарушаться права и вольности шляхетские и Литве будут уступлены Смоленск и Полоцк.
Царь дал ответ Гарабурде необычайно обстоятельный, продуманный и точный. Прежде всего он ставит на вид, что не ему или его сыну будет почет от избрания в короли, а Литве и Польше, если он на такое избрание согласится. «Знаем, что цесарь и король французский присылали к вам; но нам это не в пример, потому что, кроме нас да и турецкого султана, ни в одном государстве нет государя, которого бы род царствовал непрерывно через двести лет; потому они и выпрашивают себе почести: а мы от государства господари, начавши от Августа Кесаря из начала веков, и всем людям это известно».
Все это высокомерное введение должно послужить к тому, чтобы с самого начала поставить литовцев в положение просителей и отсюда сделать вывод о невозможности каких-либо территориальных уступок Литве. Лишь после этих заявлений Грозный высказал обещание, что не будет нарушать права и вольности литовцев и поляков; но тотчас же прибавил требование о почитании своего титула. Очень интересен полный титул, который тщательно выписывает Грозный: «Божьей милостью государь, царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси, Киевский, Владимирский, Московский, король Польский и великий князь Литовский и великий князь Русский великого Новгорода, царь Казанский, царь Астраханский», а потом должно было расписать «области русские, польские, литовские по старшинству». Не упустил Иван IV и случая сказать о сохранении прав своей державы и своей собственной власти. «Вере нашей быть в почете, церкви в наших замках, волостях и дворах каменные и деревянные вольно нам ставить; митрополитов и владык нам почитать по нашему обычаю. Еще надобно уговориться о дворовых людях, без которых я не могу ехать в Польшу и Литву; этих людей немного» (опричнина в это время уже была преобразована во «двор»).
Совершенно определенно ставит Грозный цель расторжения Люблинской унии; сам он готов отказаться от польской короны и искать одной литовской. Литве обещает он возвратить земли, отнятые у нее Польшей, только один Киев должен отойти к Москве. «Хотим держать государство московское и великое княжество литовское заодно, как были прежде Польша и Литва». Мысли Ивана IV, высказанные в личной аудиенции, еще раз подтвердили литовскому послу доверенные лица царя, — окольничий Умный-Колычев, думный дворянин Плещеев, дьяки Андрей и Василий Щелкаловы; они еще добавили в успокоение: «Польши не бойтесь: господарь помирит с нею Литву».
Всего существеннее в уговорах для Ивана IV было обеспечение себе при всяких разделах и всяких случайностях Ливонии. Он хочет избежать личной унии, но достигнуть объединения в тесный союз трех государств, причем одинаково готов отпустить ли в Литву собственного сына, или видеть в дружественном государстве выбранным цесарского сына, то есть австрийского эрцгерцога. В один и тот же приезд литовского посла ему предлагаются различные комбинации, но при всех переменах остается одна постоянная величина — Ливония.
«Что прежде наша отчина была по реку Березыню, того мы для покоя христианского отступаемся: но Полоцк со всеми пригородами и вся земля Ливонская в нашу сторону, к государству Московскому, и без этих условий сына нашего Федора отпустить к вам на государство нельзя». Что же касается вечного мира, то для него условия другие: «Полоцк со всеми пригородами и Курляндия к Литве, а Ливония к Москве. Двина будет границей, а Полоцку и пригородам с нашими землями граница будет по старым межам; и быть бы всем трем государствам на всех неприятелей заодно; а в короли выбрать цесарского сына, который должен быть с нами в братстве и подтвердить вечный мир» (курсив мой. — Р. В.).
Вся беда для Грозного состояла в том, что Польша в такой же мере, как и Москва, тянулась к Ливонии, так же, как Москва, не могла обойтись без выхода к морю. На этом строил свои расчеты искусный французский агент Монлюк, хлопотавший за Генриха Валуа. По его словам, Генрих заведет флот, посредством которого всего скорее воспрепятствует нарвской торговле; далее он приведет в цветущее состояние Краковскую академию, снабдивши ее учеными людьми; отправит на свой счет в Париж сто польских шляхтичей для занятия науками.
Видно, что Польшу, в такой же мере, как Москву, заботила выписка с Запада техников, а также и возможность обучения своей молодежи заграничной науке.
5
Неудача поляков с Генрихом Валуа открыла Ивану IV новую возможность избрания на польско-литовский престол. Папский нунций в 1575 году с беспокойством доносил в Рим, что только вельможи не хотят московского царя; народ же показывает к нему расположение; московского государя желает все мелкое, дворянство, как польское, так и литовское, в надежде через его избрание высвободиться из-под власти вельмож.
