Другие местные племена, как представляется, не располагали флотом для проведения морского сражения, за исключением, разумеется, тавров и сатархов, о пиратстве которых имеется информация, но их участие в событиях на Боспоре пока не поддается сколь-либо логичному объяснению. Любопытную трансформацию по рассматриваемому вопросу претерпели взгляды Е. А. Молева. Поначалу он считал, что это был флот Савмака, который привлек на свою сторону синдов и меотов, позднее же стал допускать, что скифов своим флотом поддержали ахейцы, зиги и гениохи, но в конном сражении на льду с понтийцами, по его заключению, бились одни скифы. Последнее допущение, необходимо подчеркнуть, противоречит тексту Страбона, поскольку в интересующем нас фрагменте говорится о двух победах Неоптолема над одними и теми же варварами. В таком случае логично было бы предполагать, что и в конном сражении вместе со скифами принимали участие ахейцы, зиги и гениохи. По мнению Е. А. Молева, это было невозможно по той причине, что, как ему представляется, описание быта ахейцев у Страбона не позволяет предполагать наличие у них конницы.
Но тут следует отметить, что быт ахейцев древний географ не описывал вообще, его занимали лишь их морские разбои. Вывод же об отсутствии у ахейцев конницы представляется просто наивным, поскольку трудно себе представить варварский народ, особенно в непосредственной близости от степей, у которого бы по крайней мере аристократия не имела привычки владеть конями и в случае надобности выступать в поход в конном строю. О силе сухопутной армии ахейцев можно судить по тому, что карательная акция, предпринятая против них Митридатом после Второй войны с Римом, оказалась неудачной, более того — в результате сражений и из-за тяжелого климата было потеряно две трети понтийского войска (App. Mithr. 67).
Впрочем, мнение Е. А. Молева об отсутствии у северокавказских морских разбойников конницы, несмотря на всю его спорность, при определенном смещении акцентов, как представляется, все-таки может способствовать лучшему пониманию сути происшедших событий. В этом отношении стоит обратиться к деяниям других морских разбойников, гораздо более знаменитых, чем ахейцы, зиги и гениохи, а именно — норманнов. Их набеги, как хорошо известно, в VIII–XI веках держали в страхе всю Европу.
Вряд ли стоит сомневаться в том, что в плане ведения боевых действий норманны представляли собой типичную «морскую пехоту». Писавшие о них восточные авторы неоднократно отмечали, что если бы норманны были всадниками, то они бы стали «великим бичом для людей» и «приобрели бы господство над многими народами». Но этого не произошло.
Лошади, однако, у норманнов были. Данные археологии убедительно свидетельствуют о том, что население Скандинавии наряду с другими домашними животными разводило лошадей, погребения с конями имеются в местных некрополях. Этих животных даже приносили в жертву богам. Во время походов во Францию норманны делали набеги не только на ладьях, но и в пешем порядке, и на лошадях. Местному населению под страхом наказания было строжайше запрещено продавать пришельцам лошадей, так же как и вооружение. Все эти детали, безусловно, очень любопытны, но тем не менее конными воинами норманны так и не стали — как сообщает один персидский автор, на коне они не обнаруживали присущей им смелости. Это, по нашему мнению, указывает на одну простую, но чрезвычайно важную истину, — вооруженный человек, сидящий на коне, совсем не обязательно конный воин. Для того чтобы стать таковым, и он сам, и его конь должны пройти специальную подготовку.
Возможно, сходная ситуация имела место в античное время в приморской полосе Северного Кавказа, где обитали ахейцы, зиги и гениохи. Лошади у них, конечно, имелись, но держать строй в бою они обучены не были. Может быть, именно по этой причине Неоптолем и решил дать им сражение на льду. Логика понтийского полководца проста — в особых условиях небольшому отряду профессиональной конницы легче одолеть массу всадников, которые вообще не привыкли сражаться в конном строю.
Кратко резюмируя изложенное, можно признать, что главными противниками Митридата VI Евпатора в борьбе за власть над Боспором были, с одной стороны, крымские скифы, а с другой — ахейцы, зиги и гениохи. Источники позволяют считать, что впоследствии и с теми, и с другими понтийскому царю пришлось столкнуться неоднократно.
С обстоятельствами борьбы Митридата за Боспор, как можно предполагать, связано сооружение одного любопытнейшего памятника. Это самый грандиозный в Восточном Крыму курган Кара-Оба, расположенный сравнительно недалеко от Керчи; его высота составляла 25,6 метра, диаметр насыпи — около 120 метров. Масштабность памятника еще более усиливается от того, что он был насыпан на одной из вершин холмистой гряды, в 2,5 километра на северо-запад от знаменитой Куль-Обы при выходе в открытую степь. Положение памятника, надо признать, в высшей степени показательно.
Курган раскапывался в 1859–1861 годах директором Керченского музея А. Е. Люценко и через сто лет, в 60-х годах XX века, известным скифологом П. Н. Шульцем, но до конца так и не был исследован. В результате проведенных работ выяснена особенность конструкции кургана — наличие двух мощных каменных крепид, то есть обкладок основания насыпи. Но Кара-Оба уникальный памятник не только благодаря наличию этих крепид, а еще и потому, что он скорее всего имел форму ступенчатого конуса. Сделанные при раскопках находки позволяют считать, что курган был сооружен во II веке до н. э., может быть, во второй его половине. Что же стало причиной возведения в это время в этом месте такого необычного по своей конструкции кургана?
Несмотря на то что памятник до сих пор полностью не исследован, предположение, что здесь был погребен бо-спорский царь, вызывает большие сомнения. Кара-Оба, как представляется, имела совсем иное предназначение. Для понимания этого памятника, на наш взгляд, принципиальное значение имеет могила, обнаруженная А. Е. Люценко под насыпью на скале. Она была заполнена человеческими костями, как бы изрубленными на части, это дало возможность предположить, что курган насыпан в честь битвы, происшедшей поблизости.
Петербургский археолог А. Н. Щеглов сопоставил Кара-Обу с памятником, отдаленным от Боспора, но типологически ему очень близким, — Шверинским курганом, расположенным в окрестностях Херсонеса. Этот памятник тоже выделяется большими размерами и необычной конусовидной формой насыпи. При раскопках здесь были обнаружены две каменные крепиды, а между ними — бронзовый сосуд, заполненный черной массой — вероятно, сожженным прахом покойного (покойных?), который был полит благовониями. Местные жители утверждали, что в окрестностях они находили человеческие черепа.
А. Н. Щеглов считал, что сходство Кара-Обы и Шверинского кургана не случайно. Эти курганы, более грандиозные, чем Сорос, сооруженный над прахом греческих воинов, погибших в Марафонской битве, и не менее эффектные, чем трофей римского императора Траяна, возведенный на месте, где в 92 году был разгромлен XXI Стремительный легион, по мнению А. Н. Щеглова, представляют собой памятники мемориального характера и связаны скорее всего с победами войск Митридата под Херсонесом и на Боспоре в конце II века до н. э. Иными словами, они должны были увековечить память о подвигах понтийских воинов в сражениях со скифами, победы над которыми стали важными событиями в деле создания черноморской державы Митридата. Такая трактовка, на наш взгляд, представляется очень вероятной.
