Отдельные элементы вооружения таких конных воинов, куда входили также длинный рубящий меч и иногда лук «гуннского» типа, сформировались в центральноазиатском регионе и достаточно быстро заимствовались на соседних территориях. Начало распространения их на Боспоре можно связать с аспургианами, выходцами из сарматского мира, расселившимися на восточной границе государства, между Фанагорией и Горгиппией, скорее всего в правление царя Асандра (47–17 годы до н. э.). Такая политика представляется вполне оправданной, поскольку подготовить профессиональных воинов-всадников, в совершенстве владеющих новыми видами вооружения, было достаточно сложно. Очевидно, именно включение аспургиан на правах военных поселенцев в состав военных сил Боспора со временем способствовало изменению структуры и вооружения местной кавалерии.
В данном отношении представляет интерес найденная в районе пребывания аспургиан, близ современного Темрюка, надгробная стела Матиана, сына Заидара, датирующаяся концом I века до н. э. В ее верхней части находится тщательно проработанный рельеф с самым ранним в боспорском искусстве изображением всадника-катафрактария. Облаченный в короткий панцирь с разрезом, он держит в левой руке конский повод, а правой придерживает длинное копье, которое не поместилось в поле рельефа и частично вышло за его пределы. Любопытно, что копье в данном случае опирается на четко показанный горизонтальный выступ седла, очевидно, имевшего деревянную основу. С правой стороны у всадника приторочен лук «гуннского» типа со спущенной тетивой и колчан для стрел.
Надгробие Матиана является работой опытного мастера, сумевшего передать ряд деталей этнографического характера, например, подстриженную «городками» гриву (у верховых коней гриву стригли, чтобы она не мешала стрелять из лука) и нахвостник у лошади. Последние особенности определенно связаны с восточной кочевой средой и не получили широкого распространения на Боспоре. Указанием на ближайший к Боспору регион, где была распространена такая мода, служит гравированный рисунок на серебряном сосуде из погребения середины I века у села Косика Астраханской области, где эта деталь имеется.
Интересно отметить, что все этнографические детали, присутствующие на стеле Матиана, мы находим и в изображении конного воина с оруженосцем на фреске пантикапейского склепа Анфестерия, сына Гегесиппа, который принято датировать последними десятилетиями I века до н. э. или началом следующего столетия. Таким образом, вполне допустимо говорить о том, что тут был захоронен выходец из аспургианской знати, и, видимо, это был далеко не единственный ее представитель, удостоившийся погребения в пантикапейском некрополе. Обращает на себя внимание открытие в ближайшем соседстве со склепом Анфестерия еще двух погребальных памятников (склеп Алкима, сына Гегесиппа, и склеп, открытый в 1891 году), демонстрирующих поразительное сходство с ним по архитектуре, особенностям стиля и живописи. Если эти наблюдения верны, то аспургиане достаточно быстро адаптировались к местному варианту античной цивилизации и на первых порах поставляли отряды тяжеловооруженной конницы нового образца в боспорскую армию. Это обстоятельство неизбежно должно было иметь определенные последствия для развития военного дела Боспора, особенно после прихода к власти представителя новой, сарматской династии — Аспурга (10/11—38 годы н. э.), очевидно, предоставившего для своих сородичей режим наибольшего благоприятствования.
Надгробие Матиана, сына Заидара.
Около рубежа нашей эры
Формирование отрядов катафрактариев из состава боспорских горожан, видимо, началось несколько позднее, когда события, связанные с войной Митридата VIII против римлян и его брата Котиса в 45–49 годах н. э. (Тас. Ann.XII, 15–21), наглядно показали всю сложность военных действий без помощи союзной конницы. Действительно, в сюжетах многочисленных надгробных рельефов из некрополей Пантикапея и других боспорских городов вплоть до середины I века н. э. не отмечено каких-либо серьезных изменений в комплексе вооружения всадника и снаряжении коня. Впрочем, не известно и ни одного случая, когда умерший был бы представлен в тяжелом защитном доспехе. В данном случае можно согласиться с мнением В. Ф. Гайдукевича, что «надгробные рельефы изображают воинов не в походно-бытовой обстановке, а в парадном виде воина-героя, победителя, выступающего перед зрителем без полного набора ратных доспехов». Отдельные компоненты доспехов в виде шлема и гораздо реже панциря встречаются только в изображениях конных оруженосцев или слуг, как правило, сопровождавших тяжеловооруженных всадников и, очевидно, перевозивших часть их снаряжения. По-видимому, это делалось, чтобы не утомлять коня катафрактария излишней тяжестью до боя. В этой связи заслуживает внимания сообщение Аммиана Марцеллина о том, что сарматы обычно ведут «в поводу запасную лошадь, одну, а иногда и две, чтобы, пересаживаясь с одной на другую, сохранять силы коней…» (Amm. Marc. XVII, 12, 3). Именно такую картину мы видим в росписи склепа Анфестерия и на рельефе надгробной стелы Юлия Патия, где всадник в остроконечном шлеме, с большим горитом за спиной, держит поводья другой лошади, рядом еще одна, сзади жеребенок. Это была обычная практика для многих кочевых народов. Так, в начале XVI века Сигизмунд Герберштейн пишет о татарской коннице: «При набегах на соседние области каждый ведет с собой, смотря по достатку, двух или трех лошадей, чтобы, когда устанет одна, пересесть на другую и третью; усталых же лошадей они в это время ведут на поводу».
Основная масса лошадей для простых боспорских всадников, конечно, покупалась, захватывалась и выменивалась у соседних степняков или поступала от них же в виде дани, но для создания катафрактарной конницы было необходимо разводить и объезжать крепких рослых скакунов, способных выдержать вес тяжеловооруженного воина. В данном отношении интересно иранское имя Аспург, которое носил основатель династии Тибериев-Юлиев на Боспоре, означающее «имеющий мощных коней». Действительно, рост степных коней этого времени достигал в холке 154 сантиметров.
Очевидная близость длинноногих и поджарых лошадей на местных рельефах и фресках, с одной стороны, и синхронных памятниках парфянского и бактрийского изобразительного искусства — с другой, вполне согласуется с мнением гиппологов, допускающих соответствующее влияние на развитие коневодства в Северном Причерноморье. Для этих лошадей характерны небольшая голова, прямая мускулистая шея и острые, прямо поставленные уши. Ранее всего эта порода засвидетельствована письменными источниками у усуней, населявших Восточный Синьцзян. Китайцы называли таких коней «небесными» и посылали за ними военные экспедиции. Потомками этих скакунов являются ахалтекинские кони, которых до сих пор успешно разводят в Туркмении и нередко используют в качестве дипломатических даров. Их отличают привязанность к хозяину, легкость бега, выносливость и неутомимость. Во время набегов на Персию в XIX веке хивинцы проезжали на таких конях по 120 верст в день, причем в случае необходимости они в течение двух суток могли обходиться без воды.
