Чжурчжэньские племена, обитавшие на территории Южной Маньчжурии, издревле были связаны с Китаем, торговали с ним, а затем вошли в сферу влияния киданьской империи Ляо. Ускоренные темпы развития — что следует в немалой степени отнести за счет постоянных контактов с более развитыми культурами и народами — привели на рубеже XI и XII веков к возникновению у них протогосударственных образований и к появлению влиятельных вождей. В 1113 году правитель чжурчжэней Агуда выступил против киданей, захватил часть их земель и основал там собственное государство Цзинь (1115–1234), позже провозглашенное империей.
Вначале сунские правители увидели в Цзинь союзника в борьбе с киданями. Однако вскоре ситуация прояснилась. В 1125 году киданьское Ляо было уничтожено чжурчжэнями, и часть киданей ушла на запад, где в районе рек Талас и Чу сложилось небольшое государство кара-китаев Западное Ляо (1124–1211), откуда и пришел затем к русским этноним «китайцы», а новая империя Цзинь вторглась на территорию сунского Китая и стала постепенно поглощать ее. В 1127 году был захвачен Кайфын и сам император с семьей оказался в плену у чжурчжэней. Один из сыновей плененного императора бежал на юг, в Ханчжоу, который и стал затем столицей новой южносунской империи (1127–1280).
Победоносная армия чжурчжэней успешно продвигалась на юг, и только полноводная Янцзы задержала ее продвижение. Со временем граница между Цзинь и южносунской империей установилась по междуречью Хуанхэ и Янцзы, в результате чего Северный Китай вновь, как и почти тысячелетие назад, оказался на длительное время в составе государства, в котором господствовали иноземцы. Правда, как то было и ранее, в этом государстве основную часть населения составляли китайцы, а сама чжурчжэньская родовая знать начала быстро китаизироваться, чему способствовало установление типично китайских норм, стандартов и стереотипов в различных сферах жизни империи Цзинь, от политической администрации до образа жизни населения. Тем не менее между Цзинь и южносунским Китаем сохранялись сложные, чаще всего откровенно враждебные отношения.
Вначале вторжение чжурчжэней и вынужденное отступление за Янцзы вызвало в китайском обществе патриотический порыв. Случившееся было воспринято как национальная катастрофа. Крестьянские ополчения, созданные в свое время Ван Ань-ши, оказывали яростное сопротивление захватчикам. Укреплялась и регулярная правительственная армия, причем в числе ее военачальников были талантливые и решительные полководцы, такие как знаменитый Юэ Фэй (1103–1141), который в середине 30-х годов одержал несколько побед над чжурчжэнями и был, видимо, близок к тому, чтобы добиться большего. Однако южносунский двор, относившийся с явно выраженным недоверием и даже подозрением к удачливым полководцам, испугался успехов Юэ Фэя. Противостоявшая военачальнику группировка при дворе во главе с канцлером Цинь Гуем вызвала в 1141 году Юэ Фэя в Ханчжоу и заточила в тюрьму, где он вскоре был казнен. После этого, в 1142 году, империя Сун заключила с чжурчжэнями очередной для нее унизительный мир, согласно условиям которого она ежегодно отправляла им 250 тысяч штук шелка и 250 тысяч лянов серебра.
Хотя мир был унизительным, а выплаты — весьма весомыми, для изнеженного, богатого и явно не готового к решительным военным действиям с храбрыми кочевниками сунского Китая это был по-своему логичный выход. Приняв такое решение и надолго обезопасив себя от вторжений с севера, южносунская династия просуществовала еще около полутора веков. При этом Южный Китай в XII–XIII веках являл собой богатое и очень развитое в экономическом и социально-культурном плане государство, где в изобилии произрастали зерно и хлопок, чай и сахарный тростник, выделывались лучшие в мире шелка и уникальные изделия из фарфора, лака, керамики, серебра, бамбука и т. п. Великолепие Ханчжоу, произведшего в свое время неизгладимое впечатление на Марко Поло, до того не видевшего, по его собственным словам, ничего подобного (хотя Марко был едва ли не больше всех повидавшим на своем веку европейским путешественником), говорит само за себя.
Южносунский Китай был не только развитым экономически государством, но и центром высокоразвитой духовной культуры, средоточием китайской философской мысли в ее едва ли не наивысшем для императорского Китая проявлении. Именно здесь расцвел феномен неоконфуцианства — учения, поставившего своей целью не просто реформировать и обогатить древнюю почитаемую доктрину за счет новых идей, но и как бы вдохнуть в нее новую жизнь, заставить ее засверкать новыми гранями. Благодаря усилиям знаменитых мыслителей, наиболее выдающимся среди которых был Чжу Си (1130–1200), феномен неоконфуцианства в его чжусианской форме стал вершиной китайской философии. Вслед за этим неоконфуцианство стало распространяться в соседних с Китаем странах и особенно активно — в Японии.
В сунское время невиданного расцвета достигла и китайская живопись. В это время жили и работали лучшие в истории Китая художники, объединенные вокруг специальной Академии живописи. Написанные ими свитки в наши дни украшают многие музеи мира. В числе мастеров тонкого пейзажа, любителей изображать цветы и птиц были и некоторые из сунских императоров, работавшие под псевдонимами. Были среди сунских художников и признанные теоретики живописи, авторы почитаемых трактатов.
Для китайцев не прошел бесследно факт разделения страны на север и юг. Во-первых, господство на севере иноплеменников внесло дополнительные акценты в те пусть небольшие, но заметные этнические различия, которые на протяжении веков складывались и закреплялись отдельно на севере и на юге, — различия в языке, культуре, даже в пище и одежде. Конечно, эти различия не следует преувеличивать. Они в конечном счете не повлияли на то, что китайцы и на севере, и на юге оставались китайцами, — для этого были достаточно сильны связывавшие всех их воедино выработанные еще в древности основы духовной культуры, принципы жизни, нормы привычного бытия, отношений в семье, обществе и т. п. Но все же отличия были. По оценке современников, они проявлялись в некоторой изнеженности южан, которая противопоставлялась твердости и решительности северян, как то было сформулировано, в частности, одним из сунских реформаторов Ли Гоу.
Во-вторых, существенное воздействие на китайцев оказали их взаимоотношения с северными соседями — тангутами, киданями, чжурчжэнями. Китайцы издревле привыкли мыслить себя и свое государство в терминах «Поднебесная» и «Срединная империя», и государство это было окружено отсталыми ничтожными варварами. И вот эти «варвары» оказались чуть ли не в господствующем положении, и Китай платит им дань. Трудно было смириться с реальностью — но приходилось. Не то чтобы китайцы отказались от привычных стереотипов: они по-прежнему жили в Поднебесной империи, а император был сыном Неба. Но им пришлось признаться самим себе, что одно дело — завещанные традицией и потому как бы незыблемые представления о величии и всемогуществе, а совсем другое — реальная жизнь. Будучи по натуре прагматиками, они не переживали это слишком болезненно.
Глава 10
Закат китайской империи
Династии Юань, Мин, Цин
Строго говоря, однозначным словом «закат» характеризовать всю историю китайской империи после Сун не вполне справедливо: на протяжении шести с лишним веков после гибели южносунской империи под ударами монголов Китай знал и периоды упадка, и времена стабилизации, и порой даже некоторый расцвет, по крайней мере в сфере политики. Достаточно напомнить, что многие ныне окраинные районы Китая были присоединены именно в эти столетия. И все же в целом на фоне расцвета Тан-Сун последующие века были уже периодом если не всегда деградации, то, во всяком случае, стагнации. Иными словами, движение вперед, пусть даже зигзагообразное, было сокращено в это время до минимума, кроме, разве что, развития демографического и связанной с этим существенной интенсификации сельского хозяйства.
