Главная цель пребывания в монастыре — борьба со страстями. Самой главной страстью, с которой надлежало бороться особенно истово, была «блудная брань». Иоанн Кассиан указывает: «Блудная страсть более других продолжительная и постоянная, она начинает беспокоить с первого времени зрелого возраста и до старости. Всякий раз нужно гнать мысли о другом поле, иначе они могут вызвать согласие на сластолюбие и на самое дело».
Источником «блудной брани» считался бес блуда (Евагрий Понтийский. О помыслах, 16). Он посылает искушение в виде лица противоположного пола, а также являет картины «мужчин и женщин, занимающихся срамными игрищами друг с другом». Часто это происходит во сне (там же, 17). Этот лукавый изобретает тысячи и тысячи различных козней. Отцы церкви дали немало советов по борьбе с ним и другими бесами.
«Сильная плотская брань упорядочивается напряжением души» (Пс. — Мартирий Антиохийский. Житие Иоанна Златоуста). Исидор Пелусиот в одном из посланий (I, 87) к александрийским монахиням подчеркивает: «Не оправдывает природа, не имеет извинения женский пол, потому что может мужественно противостоять изнеженности и с твердостью отражать разрушительные орудия похотей. Учительницами в этом — славная Сусанна и чудная Юдифь. Но верх женских торжеств — всехвальная Фекла — вечный памятник чистоты, как светлый маяк воспламенилась она среди обуревания страстей».
Иоанн Златоуст, говоря о св. Фекле, не просто сравнивает подвиг девства с мученичеством, и даже превозносит девство над мученичеством («Похвала первомученице и равноапостольной Фекле»).
Из монастыря женщинам можно было выходить только в сопровождении стариц и ни в коем случае не ночевать вне монастыря.
В самом монастыре женщины неизбежно общались, между ними происходили различные бытовые и человеческие коллизии. В силу слабостей человеческих иногда имели место злословие, склоки, зависть. Бороться со всеми этими пороками рекомендовалось с помощью христианского смирения, послушания и любви к ближнему.
Уже в ранневизантийские времена некоторые женщины совершали подвиг юродства. Палладий рассказывает об Исидоре из монастыря в Тавенниси, которая с охотой исполняла любые послушания, никогда не питалась регулярно, не носила ни обуви, ни настоящей одежды, укрываясь рубищем («ветхой повязкой»). Но однажды в монастырь, по указанию ангела, явился отшельник Питирим и признал ее избранность и святость. После этого обитательницы монастыря со слезами на глазах и на коленях принялись каяться в неподобающе пренебрежительном отношении к Исидоре. Через несколько дней Исидора тайно покинула монастырь, чтобы избежать почитания со стороны других монахинь, и никто ее больше не видел (Палладий. Лавсаик, 36).
Иоанн Златоуст воздает должное подвигу женского иночества: «В стране Египетской можно видеть Христово воинство, и чудное общество… И это можно видеть не только на мужах, но и на женах… Они вступают в иную, гораздо труднейшую брань… с дьяволом и властями тьмы. И в сей брани естественная слабость пола вовсе не служит им препятствием, ибо нужно судить о таковых бранях не по естеству тел, но по произволению души. Посему и жены часто превосходили подвигами мужей» (Беседы на Евангелие от Матфея, VIII, 4).
Вероятно, именно из таких умозаключений проистекала мысль об отсутствии различия между полами в загробной жизни, характерная для миросозерцания многих отцов церкви (преп. Макарий, Григорий Нисский и др.). Делался вывод о том, что женский пол обретет в Царствии небесном «мужской чин» и человечество после всеобщего воскресения достигнет той совершенной формы своего телесного состояния, в какой было создано Богом изначально.
Итак, ментальный переворот вследствие обращения в христианство повлек за собой революцию в семейных ценностях и гендерном поведении женщины. Идеалом женщины в масштабах всего общества в течение ранневизантийского периода постепенно стал идеал христианского аскетизма, девства в миру, выработанный еще в доконстантиновский период (Климент, Мефодий Патарский и др.). Девство могло быть изначальным, к нему также можно было и прийти.
В семье идеальным считалось после рождения детей перейти к благочестивой целомудренной жизни.
Законченным идеалом полного отречения от мира стала монашеская жизнь. Женщины здесь достигли не меньших вершин духа по сравнению с мужчинами.
В результате ментального переворота частная жизнь женщины сводилась к строгому аскетизму и целенаправленным действиям, направленным на спасение своей души.
Глава 3
ОТ ГЕТЕРЫ ДО ИГУМЕНЬИ
Феномен гетер в Ранней Византии
…Представь в уме плясунью непотребную,
Что с шумом и кривляньем лицедействует,
Изображая бытия превратности
Обманчивым мельканьем суетливых рук.
Срамница млеет, вертится, жеманится,
Подмигивая томно и прельстительно
Тому, кого дурачить ей взбрело на ум,
Но тотчас на другого и на третьего
Все с той же блудной лаской переводит взор.
Все обещает, все подделать силится
И ничего не создает надежного…
Георгий Писида, VII век
Происхождение ранневизантийского гетеризма
Вейлу непрерывности существования Римской империи феномен гетеризма, корни которого уходят в архаический период античной Греции (VIII–VI века до н. э.), благополучно перешел в новую эпоху, пережив христианизацию общества. Почему этот гетеризм остался в обществе? Почему церковь и само христианизированное общество не смогло с ним справиться? Каково было отношение церкви к этому, в сущности, античному институту?
Под гетеризмом мы понимаем специфически античный (позднеантичный) феномен, который, будучи порождением греческого полиса, в первые века н. э. представлял собой уже явление, близкое проституции новейшего времени. Однако принимая эти два термина за синонимы, мы полагаем, что для Ранней Византии более уместен термин «гетеризм» как более аутентичный, так как «проституция» создает ненужный «современный» эффект.
Методологически данная тема может быть раскрыта тремя способами. Первый лежит в русле христианской традиции и предполагает либо вообще умолчание о гетеризме, либо его маргинальное описание как неизжитого от античного времени социального порока.
Второй подход находится в контексте современных западных концепций гендера, тела и секса и может быть назван светским и даже постхристианским.
Мы попытаемся положить в основу нашего исследования компромиссный третий вариант, сочетающий в себе оба предыдущих, и будем руководствоваться методами современной исторической науки, но обойдемся без полярных оценок и категоричных суждений.
